Николаи де Аччайоли ничуть не изменился: бородатый мужчина, уже немолодой, но по-прежнему красивый, ― два года назад неподалеку от Брюгге, на причале он встретился с восемнадцатилетним подмастерьем Клаасом, который сломал ему деревянную ногу. Через год там же, в Брюгге, он познакомил Николаса с Виолантой Наксосской и отправил в путешествие, которое завершилось в Трапезунде. Потом они встретились здесь, в Модоне, семь месяцев назад, после пожара на корабле, когда послание, отправленное в Константинополь, привело к нежелательно пышной встрече для Пагано Дориа. Николаи Джорджо де Аччайоли, брат Зорзи из Константинополя, родич Лаудомии Аччайоли, которой хватило вкуса и ума выйти замуж за одного из Медичи.
― Они отыскали Тольфу, ― сказал ему Николас. ― Какая удача.
― Лучшая форма защиты… Да, Джованни да Кастро отыскал Тольфу в тот самый момент, когда последние залежи квасцов оказались в руках у турков. Ты жалуешься? Ты ведь попал в Себинкарахисар. Твой парусник доверху наполнен квасцами… Последние не обложенные пошлинами квасцы высочайшего качества, которые разойдутся по всей Европе, пока не начнутся разработки рудника в Тольфе по франшизе Медичи с особыми правами, заявленными за моим братом Зорзи…
― Кто же сообщил да Кастро, где искать? ― поинтересовался Николас. ― Наш бальи ведь приходится двоюродным братом Пьеро Бембо.
― Докажи, ― невозмутимо парировал грек. ― По крайней мере, генуэзцы больше ничего не получат: радуйся хотя бы этому. Я слышал, ты сумел избавить девочку от похитителя. Воистину герой, хоть и терзаемый сомнениями. Учитывая все обстоятельства, вы вполне могли сами выбрать ей мужчину семь месяцев назад и избавиться от неприятностей. Репетиция перед Трапезундом… Я уж думал, что умру от старости, прежде чем ты наконец примешь решение. Слабеющий император, недоразвитый вождь туркменов, безумный турок, задумавший покорить всю Азию и Европу… Разве ты не мог понять, что происходит?
― Не так ясно, как венецианцы, ― ответил Николас. ― Они не хотели рисковать своими кораблями в Черном море и сознавали, что не смогут сдержать ни турков, ни туркменов и потому нашли кого-то, кем можно было запросто пожертвовать и кто выполнит за них всю грязную работу. Должен признать, ― добавил он, ― что меня весьма впечатлила Великая Церковь и ее хор. «Кто велик, как наш Господь? Ты, Боже, чудотворящий…» Они молились на том самом месте, где молится сейчас султан, а соловей…
― Пел им обоим, ― закончил грек. ― Подражай соловью. Пой. Ты жив, а Дориа ― нет.
― Но почему бы и ему не остаться в живых? Он ведь всего лишь играл.
― Ты говоришь так, словно винишь во всем меня.
― Верно, ― подтвердил Николас. ― Хотя, конечно, в конечном итоге, вина лежит на мне. Команде, чтобы объединиться воедино, нужны конфликты и препятствия, и своих людей я укреплял в стремлении видеть в Дориа естественного врага. Он ответил тем же. Я не стал их удерживать. Он напрягся сверх своих возможностей, и это уничтожило также его брак. Если бы не я, Катерина была бы счастлива. Если бы не вы…
― Объясни, ― потребовал грек.
― Не думаю, что стану себя утруждать. Мне сказали, у вас есть для меня письмо.
― Объясни, ― невозмутимо повторил его собеседник.
― А что вам непонятно? Меня привела сюда Венеция, и она же стояла за всем происходящим. Да, конечно, я внешне действовал от лица Флоренции, но это не имело никакого значения. Если бы турки потерпели поражение, Флоренция получила бы процветающую базу для своей торговли. Если бы победили турки и перебили нас всех, то со временем явился бы другой флорентиец в надежде на теплый прием, ибо султан уважает Флоренцию, которая не претендует на строительство империй. ― Внезапно он поднялся с места и уставился себе под ноги.
― Продолжай, ― велел грек.
― Но Венеция знала, что турки победят. Она знала, что империя разлагается. Знала, как слаб Узум-Хасан. Подозревала, что Грузия не придет на помощь и тем более ничем не поможет Запад. Венеции требовалось вывезти из города своих людей, но не хотелось терять при этом корабли; в любом случае бальи, скорее всего, ничуть бы не пострадал. Кроме того, Синьории очень хотелось уничтожить своих соперников-генуэзцев, но им мешал император и прочие торговцы. Поэтому они отправили туда меня, чтобы посмотреть, как я справлюсь. В лучшем случае я помог бы вытащить оттуда их товары, в худшем ― они бы ничего не потеряли. Вот почему когда султан занял город и превратил все церкви в мечети, венецианские торговцы скоро смогут туда вернуться, без всяких потерь и добавочных налогов, как это случилось в Пере. В общем, если бы все вышло, как задумывалось, то я получил бы товар, квасцы и повод испытывать к Венеции почтительную благодарность. Если же нет ― меня ждала смерть, и никто бы об этом не пожалел.
― Ты говоришь так, ― заметил грек, ― словно Венеция ежедневно общается с самим Господом Богом.
― Нет, только с Белой ордой. Ведь Виоланта знала, что Катерина находится с Дориа? Она мне ничего не сказала, иначе я мог бы остановить ее, повернуть обратно и забыть о Трапезунде. Катерина была наживкой. Из Дориа же состряпали объект для ненависти, через которого я должен был разорить всю генуэзскую торговлю. Так оно и случилось, но я догадался слишком поздно. ― Он говорил сам с собой, поскольку больше говорить было не с кем, а потом добавил: ― Я завидовал Дориа.
― Из-за Катерины? ― поинтересовался грек.
Это было так нелепо, что Николас тут же пришел в себя.
― Едва ли. Нет, завидовал его свободе. Ему ни до кого не было дела. Вольный, как птица. Без совести, без ответственности…
― Такой же, каким ты был прежде… Хочешь вернуться в то время?
― Наверное, стоило бы. Но я слишком много знаю. Иначе я был бы сейчас мертв, как и Дориа.
― И что дальше? ― поинтересовался хозяин дома. ― Что теперь? Язон мертв, но Руно по-прежнему существует. И, кстати сказать, Белый Баран ― тоже. Да, сдается мне, что за ужином к вам присоединится родосский рыцарь. Он будет вести речь о сахаре, а другой человек расскажет тебе о мехах. Но, возможно, отныне ты возненавидел торговлю? Или только торговлю безделушками? Скажешь ли ты мне, что предпочитаешь отныне продавать зерно, перепачканное чужой кровью, а не перья и изумруды? Вижу, эта мысль приходила тебе в голову. Ты обижаешься на нас. Ты нас страшишься. Так отправляйся в Брюгге и стань мальчиком на посылках.
― Вы забываете, что это лишь игра, ― возразил Николас. ― Люди умирают по собственным причинам, и им нет дела, оросит их кровь перо, или буханку хлеба. Для меня важно лишь одно: ни буханка, ни перо не должно убивать сами по себе. Я буду рад иметь дело с Венецией, но никогда больше она не должна превращать меня в свое орудие, равно как и моих друзей.
