печальное настроение — потому что авторы похожи на вестового Крапилина. А про того генерал Хлудов сказал, что тот «Хорошо начал, да плохо кончил» свой разговор.
Бояться социальных сетей — в Сеть не ходить. Довольно комично выглядит человек, что ужасается факту существования мобильных телефонов на основании того, что у кого-то жена подсмотрела sms от любовницы.
Тут либо не греши, либо разводись, или уж, на крайний случай — постарайся быть умнее.
С Цветковым я тоже поначалу был согласен — потому что либеральный бунт на коленях мне скучен, а Лёша там ещё делает много правильных наблюдений — к примеру, литеральный бунт никак не может придумать собственной эстетики и эксплуатирует эстетику настоящего бунта. (Там, помимо прочего, пересказывается история с лозунгом «Но пасаран», который был совершенно антибуржуазным, а теперь — нате, — берётся на вооружение буржуа).
Но потом Цветкова куда-то понесло, и перестал с ним соглашаться вовсе — потому что хоть марксизм я изучал прилежно, но думаю, что классовая картина мира со времён Третьего интернационала изменилась. Не говоря уж о прочей мелкой моторике аргументации.
Но это никому не интересно, я понимаю.
В общем, в Сеть я выхожу с телефона, мир ко мне жесток, да и к другим — тоже.
А Полковника и вовсе застрелили.
Извините, если кого обидел.
20 октября 2011
История про ответы на вопросы
http://www.formspring.me/berezin
***
— Что посоветуете, при покупке курительной трубки?
— Ровно ничего — это как советы в выборе жены. Попробовать как лежит в руке, разве что.
— А Вы сейчас курите?
— Нет.
— Идеальным отцом готовитесь стать раз не курите и не пьете?
— Идеальный отец должен быть в гимнастёрке и с портупеей, и чтобы дети с разбегу обняли его, а сын прижался бы щекой к ордену Красной Звезды. Это нас убедительно показал Андрей Тарковский в фильме "Зеркало". Меня же вряд ли кто возмёт даже в неидеальные отцы, даже если я похудею.
***
— Ваше отношение к психоделикам и психоделии вообще? Ну, и заодно уж к сюрреализму в различных его проявлениях?
— Кто эти люди? Кто?
— Какие творческие потрясения вы переживали за свою жизнь?
— Просто потрясения переживал, а вот творческих что-то не помню. Впрочем… Задержки гонорара считаются?
— Какая из вещей, что вы написали, по вашему мнению удалась лучше остальных?
— Всё, что я написал — неизбывно прекрасно. Включая SMS.
— Не противно ли вам самому писать для книжных сериалов? Пошто талант свой губите?! Как же высокая литература — пропадёт без вас ведь совсем, вы, может, могли бы быть её последней надеждой!
— Ну, современной высокой литературе как-то всё равно — беда только в том, что её никто не читает. А мне всё-таки хочется быть клоуном, веселить народ, уворачиваться от гнилых помидоров — в общем, каким-то способом напоминать мирозданию о своём существовании.
Да и деления на высокую и не высокую литературу сейчас, к тому же нет. Ну, или оно зыбко.
В общем, надежд нет.
— Вы не похожи на мизантропа. Какой уважающий себя мизантроп признается в том, что он пусть и в некотором роде, но клоун? Как такое совместить — мизантроп, развлекающий массы и очень заботящийся, что о нём скажут и как запомнят? Вы где-то точно врёте.
— По-моему, все клоуны — страшные мизантропы. Профессия обязывает — я опросил многих. Верьте мне, хоть вы и хамите.
— Хамлю, а как же. Я же ведь часть мироздания, одно из тысяч самых разных лиц, и ведь не ожидали же вы, что мироздание всегда будет только улыбаться вам? Было бы наивно. И всё-таки, быть клоуном — вам не идёт, бросайте это дело, Владимир Сергеевич!
— Улыбаться? Много лет оно дышит мне в лицо чесноком и перегаром! Речи его нечленораздельны, нос распух и вид его ужасен. О чём вы говорите?
Только красный шарик на носу и колпак с бубенцами примиряют меня с этим мирозданием и вами, как его частью.
— А мне б хотелось вас видеть совсем не таким! Чем-то вы меня зацепили, никому неизвестный, довольно-таки пыльный, пишущий к тому же отвратительное мыло для сериалов. Зацепили, вот и жалко видеть вас в клоунском колпаке с бубенцами. Вы же точно способны на большее!
— Вы просто зажмурьтесь и увидите меня в длинном плаще с кровавым подбоем, трагическим героем и страдальцем. Просто зажмурьтесь — делов-то.
— Относите ли вы себя к какому-нибудь обществу и какой характер это общество имеет? Всё-таки, вы пишете с такой манерой, да так горделиво иной раз выставляете свой ум, со снобизмом, что иной раз с ненавистью представляешь себе эдакого буржуа, светского чистоплюя.
— Я отношу себя к классу двуногих существ без перьев. Мой класс, увы, довольно сильно распространён, и это мне, как мизантропу, немного мешает. Однако я рад, что меня читают и пролетарские массы. Так и представляешь их в промасленных спецовках, с их мозолистыми руками, их тесно сомкнутые ряды, в которым нет места чистоплюям.
И проникаешься к ним любовью.
— У вас есть тысячи книг. А как насчёт музыкальных пластинок? Каких вкусов вы придерживаетесь в музыке, насколько заботитесь о качестве звука?
С пластинками дело швах — у меня нет в доме соответствующего аппарата. Хотя в одном ящике у меня есть альбом патефонных пластинок (я их думал подарить на юбилей своему другу, но к нему на дачу влезли жулики и украли патефон, так что я раздумал дарить это добро). Ещё у меня есть стопка пластинок современной зарубежной эстрады, выпущенных фирмой «Мелодия» — современной семидесятым годам.
Подозреваю, они довольно заезженные.
А так-то пластинок не люблю, «тёплый ламповый звук», подвижническая борьба с пылью в бороздках — это не для меня. Мне не хочется служить носителям и аппаратуре извлечения звука, пускай она сама послужит, Баха сыграет.
— У вас есть злопыхатели?
— Есть. Раньше думал, что нет, но всё же есть люди, у которых я вызываю биологическое отвращение. Тут, вернее, есть два типа злопыхателей — людям, которым не нравятся мои тексты (тут ничего страшного, и более того — это род психотерапии: возмутился человек, затопал ногами, заругался, швырнул книгу под ноги — и весь пар вышел. На домашних перестал кричать, сел спокойно за стол и принялся есть суп). И есть люди которым не нравлюсь именно я — вот тут уже беда. Как бы я не притворялся, всё же я печалюсь, когда кого-то разочаровываю.
Как бы я не говорил, что не хочу никого обидеть, всё равно находится кто-то, кто
