– Что же мне делать?
– Самое лучшее, что вы можете сделать, – убраться отсюда подобру-поздорову.
– Как? Даже не потолковав с вами?
– О чем нам толковать?
– О том, как помочь мне в моей беде, папаша Клуи.
– Я даром не помогаю.
– А я всегда плачу за помощь.
– Возможно, но от меня теперь помощи ждать не приходится.
– Как так?
– Я разучился убивать.
– Вы разучились убивать? Вы, стреляющий без промаха? Этого не может быть, папаша Клуи!
– Повторяю: ступайте прочь!
– Папаша Клуи, миленький!
– Вы мне надоели.
– Выслушайте меня, не пожалеете.
– Ну, ладно… Выкладывайте, только поживее.
– Вы ведь старый солдат, правда?
– И что с того?
– Так вот, папаша Клуи, мне нужно…
– Скажешь ты наконец что-нибудь путное или нет?
– Мне нужно, чтобы вы научили меня военному искусству.
– Вы спятили?
– Нет, я в здравом уме. Научите меня военному искусству, папаша Клуи, а за ценой я не постою.
– Нет, все-таки этот тип не в своем уме, – грубо оборвал Анжа Питу папаша Клуи, садясь на своем вересковом ложе.
– Папаша Клуи, я вам повторяю, мне нужно научиться военному искусству, а если вы меня ему научите, просите все, чего вам угодно.
Старик привстал и, бросив на Питу хищный взгляд, спросил:
– Все, чего мне угодно?
– Да.
– Так вот: мне угодно иметь ружье.
– О! – сказал Питу. – Как удачно: у меня их целых тридцать четыре.
– У тебя тридцать четыре ружья?
– И тридцать четвертое, которое я взял для самого себя, будет вашим. Отличное ружье с золотым королевским гербом на казенной части.
– Но откуда у тебя это ружье? Надеюсь, ты его не украл?
Питу рассказал отшельнику всю историю ружей – рассказал честно, открыто, весело.
– Ладно, – ответил старый солдат. – Я понял. Я научу тебя стрелять, но у меня болят пальцы.
И он в свой черед поведал Питу о приключившейся с ним беде.
– Насчет ружья не беспокойтесь, – сказал Питу, – считайте, что у вас уже есть новое. Но вот пальцы… Тут дело другое, у меня нет тридцати четырех запасных.
– Пальцы – ерунда, если ты клянешься, что завтра принесешь мне ружье. Пошли.
И он тут же поднялся.
Ночь была лунная, и потоки света лились на поляну, простирающуюся перед хижиной.
Питу и папаша Клуи вышли на эту поляну.
Всякий, кто увидел бы темные силуэты этих двух оживленно размахивающих руками людей среди безлюдного сумеречного пространства, испытал бы беспричинный ужас.
Папаша Клуи взял в руки обломок своего ружья и со вздохом предъявил его Питу. Затем он показал новоявленному ученику, что такое армейская выправка.
Удивительное дело: этот высокий старик, сгорбившийся от постоянных блужданий по лесу, оживился при воспоминании о полковых учениях, высоко поднял седую голову и расправил крепкие широкие плечи.
– Смотри на меня, – говорил он Питу, – смотри внимательно! Чем внимательнее ты будешь смотреть, тем скорее выучишься. А когда запомнишь, как делаю я, попробуешь повторить – тут уж я буду смотреть на тебя.
Питу попробовал.
– Втяни колени, расправь плечи, подними повыше голову; крепче стой на ногах, крепче, черт тебя подери! Ступни у тебя подходящие.
Питу, как умел, исполнил все указания.
– Ладно! – сказал старик. – Пожалуй, вид у тебя вполне благородный.
Питу был чрезвычайно горд тем, что у него благородный вид. Он об этом и не мечтал.
В самом деле, после часа занятий услышать, что у тебя благородный вид! Что же будет через месяц? Того и гляди, твой вид станет величественным…
Поэтому Питу был готов продолжать учебу. Но папаша Клуи решил, что на первый раз достаточно. Вдобавок он не хотел заходить слишком далеко до тех пор, пока не получит обещанного ружья.
– На сегодня хватит, – сказал он. – Раньше чем через четыре дня они все равно ничего не запомнят, а за это время ты успеешь еще два раза побывать у меня.
– Четыре раза! – воскликнул Питу.
– Ишь ты! – осадил его папаша Клуи. – Ты, как я погляжу, парень усердный да длинноногий. Ладно, четыре так четыре; приходи четыре раза. Но предупреждаю: сегодня луна в последней четверти; завтра в лесу будет совсем темно.
– Тогда мы будем заниматься в гроте, – отвечал Питу.
– И ты принесешь с собой свечу.
– Хоть две.
– Хорошо. А ружье?
– Вы его получите завтра.
– Надеюсь. Посмотрим, что ты запомнил из моих уроков.
Питу показал все, чему научился, и заслужил похвалу. На радостях он пообещал папаше Клуи пушку.
Затем, поскольку время приближалось к часу ночи, он простился со своим наставником и быстрым шагом – хотя, надо признать, не таким быстрым, как два часа назад, – возвратился в Арамон, где все, от национальных гвардейцев до простых пастухов, спали глубоким сном.
Питу тоже улегся, и ему приснилось, будто он командует многомиллионной армией и зычным голосом, слышным в долине Иосафата, приказывает всему миру, выстроенному во фрунт: «Шагом марш! На караул!»
Назавтра он дал или, вернее, передал урок своим подчиненным, причем непринужденность и уверенность его действий подняли его репутацию среди гвардейцев на недосягаемую высоту.
О слава, легкокрылый мотылек!
Питу сделался любимцем мужчин, детей и стариков.
Даже женщины хранили серьезность, когда он в их присутствии командовал тридцати солдатам, построенным во фрунт:
– Черт подери! Выше голову! Вы должны иметь благородный вид. Берите пример с меня! А у него вид был и вправду благородный!
Глава 68.В КОТОРОЙ КАТРИН В СВОИ ЧЕРЕД ПРИБЕГАЕТ К ДИПЛОМАТИИ
Папаша Клуи получил обещанное ружье. Питу был человек чести; он руководствовался девизом: «Сказано – сделано!»
Два урока, подобных первому, превратили его в образцового гренадера.
К несчастью, познания самого папаши Клуи были не слишком обширны: дальше поворотов направо, налево и кругом дело не пошло.
Тогда Питу прибегнул к только что выпущенным сочинениям «Французский практик» и «Учебник национального гвардейца», не пожалев на их покупку целый экю.
Благодаря столь щедрой жертве их командира арамонские солдаты научились довольно сносно маршировать и становиться в ружье.
