приговорил к тюремному заключению на 3 месяца.
Второе дело касалось фельетона «Отойдите, фарисеи-лицемеры». Поскольку вопрос шел не только о клевете, но и о злословии, суд постановил не допрашивать указанных Булгаковым свидетелей и после обычной процедуры признал его виновным, приговорив к аресту на 7 дней при тюрьме и штрафу в 25 рублей.
Предстояло самое серьезное дело — о статьях «Пожар лесного склада В. Ф. Лапшина» и «Еще о пожаре лесного склада В. Ф. Лапшина», в которых о. Илиодор обвинялся в подстрекательстве к поджогам. Перед разбирательством этого дела в составе суда произошла перемена: почетного мирового судью П. Н. Персидского сменил городской судья 2-го участка В. И. Хорцев. Случайно или нет, но после этой перемены фортуна или, скорее, фемида стала склоняться на сторону Булгакова.
Обвиняемый заблаговременно указал 4-х свидетелей по этому делу, включая двух лесопромышленников — И. В. Максимова и И. Г. Старцева. «Все названные лица подтвердят, что во время пожаров лесных складов в Царицыне многие и многие были убеждены во влиянии на поджигателей проповедей о. Илиодора и что именно в связи с этими разговорами были поданы лесопромышленниками и местным биржевым комитетом телеграммы г.г. председателю совета министров и министру торговли и промышленности о вредном влиянии на рабочих проповедей иер. Илиодора».
Максимов и еще один свидетель на суд не явились. Что же касается Старцева, то о. Илиодор попытался заявить ему отвод, опираясь на ст.707 Уст. Уг. Суд. — имеющие тяжбу с кем-либо из участвующих в деле лиц не допускаются к свидетельству под присягой в случае предъявления одной из сторон отвода. Действительно, против всех биржевиков, подписавших жалобу министрам на него, священник возбудил уголовное преследование. Однако суд отказал на том основании, что упомянутая статья относится лишь к гражданским тяжбам.
Впрочем, даже и сохранив Старцева в числе свидетелей, невозможно было по показаниям двоих лиц решать вопрос о связи проповедей с поджогами. Кроме собственно пожаров, свидетели ничего особенного не видали. Правда, начальник станции «Царицын» М. Х. Тышкевич припомнил, что толпа, глазевшая на пламя, спорила об участии илиодоровцев в поджоге. Но более сильных аргументов у защиты не нашлось. Тем не менее, суд единогласно признал Булгакова невиновным в клевете.
Последнее дело касалось сразу восьми заметок «Царицынской мысли». Из шести указанных Булгаковым свидетелей трое, его же сотрудники, не явились поддержать начальника. Ухватившись за это обстоятельство и за пробел в тексте жалобы потерпевшего, заменявшей в данном случае обвинительный акт, адвокат добился отложения разбирательства.
Суд над гласными Царицынской думы (28.VIII, 11.IX)
Всегда подчеркивавший недостоверность газетных отчетов о своих речах, жалобу на гласных Царицынской городской думы о. Илиодор сам же основал на газетном материале — заметке о заседании думы 18.V.1910, на котором обсуждалась личность строптивого иеромонаха. При этом доктор Ю. Ю. Филимонов, между прочим, заявил, «что Илиодор обирает простой бедный народ и на его последние трудовые копейки ведет роскошный образ жизни, купил карету, рысаков, шелковые рясы и т. п.». Против священника высказались также гласные А. Н. Зайцев и В. С. Мельников, причем первый изобразил его бунтовщиком, а второй мракобесом. После этого иеромонах подал городскому судье 1-го участка жалобу, обвиняя все троих в клевете.
Разбирательство дела вызвало в Царицыне большой ажиотаж. Не каждый день священник судится с народными депутатами. В назначенный день — 28.VIII — у камеры городского судьи собралось свыше 500 человек публики, среди которой агентура отмечала много молодых евреев. Толпа была так велика, что, наперев на наружную дверь, сорвала ее с петель.
Обвиняемые на суд не явились, прислав вместо себя хороших адвокатов — Федорова и Перфилова, людей с «наглыми лицами». Зато судья Булатов понравился иеромонаху как своим «мягким и светлым» лицом, так и деликатностью обхождения.
О. Илиодор вызвал в качестве свидетелей своих самых близких приверженцев, в первую очередь тех, которые производили денежный сбор на пресловутую карету. Первое заседание было посвящено их допросу. По-видимому, о. Илиодор осознал шаткость своей позиции как лица, одной рукой судящегося с редакторами газет, а другой черпающего из этих же газет материал для нового судебного процесса: свидетели обвинения дружно дали показания о злополучном заседании городской думы, на котором едва ли присутствовали. Опытное ухо Федорова сразу подметило, что илиодоровцы не пересказывают речи гласных, а лишь передают отдельные фразы, «не связанные ни с коренными, ни с пристяжными», но дословно соответствующие тексту жалобы о. Илиодора. Защитник не преминул указать суду, что, очевидно, свидетели действуют по наущению потерпевшего.
Зато опровергнуть клевету гласных эти простые люди могли как никто другой. Они объяснили, что карета и лошади, якобы купленные о. Илиодором на «последние трудовые копейки» своих прихожан, на самом деле были подарены ему на деньги, собранные по подписке среди состоятельных людей. Для вящей убедительности свидетели уверяли суд, что подарок был для священника полным сюрпризом.
Что до бунтарства и мракобесия, то илиодоровцы и эти обвинения в адрес своего батюшки опровергали, как могли. Адвокаты пытались сбить простецов с толку, спрашивали о разных скандальных репликах о. Илиодора, — о пророке Магомете, о хулиганстве гласных и т. д., — но свидетели держались крепко, объясняя подлинный смысл этих выражений. Вслушиваясь в речи илиодоровцев, Федоров цеплялся за каждое неосторожное слово, прося занести его в протокол.
Впервые в жизни наблюдая за работой профессиональных адвокатов, о. Илиодор был неприятно удивлен тем, что они работают не на правду, а на своих подзащитных, и на следующий день поделился своим открытием с паствой. Обнаруживая свое полное юридическое невежество, проповедник высказал пожелание, чтобы «на Руси у нас было побольше таких адвокатов, которые на суде проявляли стыд и совесть и помогли бы судьям узнавать истину, разоблачать преступников, а не скрывать их и не оправдывать за деньги».
Продолжение разбирательства было отложено на неделю ввиду ходатайства защиты о вызове ее свидетелей. Следующее заседание (11.IX) прошло уже в другом помещении, побольше, ввиду огромного числа зрителей, привлеченных необыкновенным спектаклем. Второй его акт вышел интереснее первого, поскольку в нем приняли участие свидетели защиты, а их состав был по меркам Царицына прямо-таки звездный: лесопромышленник И. В. Максимов, репортер «Царицынской мысли» С. Н. Иванов и, наконец, член Государственной думы Н. С. Розанов, числившийся там беспартийным левым и далеко не самым популярным депутатом, но в провинции выглядевший знаменитым общественным деятелем.
Максимов, получив уникальный шанс свести счеты с о. Илиодором за оскорбление, нанесенное его супруге, предпочел, однако, не касаться ни этой темы, ни вопроса о связи между проповедями и поджогами лесных складов. Ограничился прошлогодней историей о забастовках, вызванных якобы речами о. Илиодора, и напомнил о протесте биржевого комитета против деятельности священника.
Зато любопытные показания дал Розанов. Из них выяснилось, что в его руки уже давно стекаются материалы против иеромонаха, — от евреев по поводу проповеди 15.XI.1909,
