т. д. В конце концов у меня будет столько судебных дел, что я принужден буду прекратить службу в храме, прекратить проповеди, прекратить помощь обездоленным, а лишь буду ходить по судам и обвинять клеветников.
И вот, быть может, тогда только поймут высокие люди, что пастыря Церкви нужно оградить другими мерами от ложных наветов и додуматься обеспечить свободные условия его проповеднической деятельности».
Кроме редакторов, о. Илиодор подал также жалобы на биржевой комитет, гласных городской Думы, жену лесопромышленника И. В. Максимова и др..
По-видимому, ему и в голову не приходило, что исход этих судебных процессов может оказаться не в его пользу. В суд он шел «с верой и надеждой», не сомневаясь в его справедливости.
С этим судебным периодом Сергей Труфанов связывает утешительную телеграмму от брата Григория, датируя ее почему-то апрелем 1910 г.: «Царицын Ерманаху Лиодору. Светильник во мраке светит. Его свету тьма мешает. Злой язык — грош, похвальба — копейка. Радость у престола здесь».
Лиц, с которыми судился о. Илиодор, обыкновенно защищал присяжный поверенный Н. Е. Федоров, сделавший судебную борьбу с иеромонахом как бы своей специальностью. Потом о. Илиодор узнал любопытные подробности биографии этого адвоката: бывший член революционной партии, он однажды в камере городского судьи 1-го участка как бы нечаянно застрелил городового и с тех пор платит пенсию вдове.
Когда о. Илиодор судился с гласными, защитниками обвиняемых были Федоров и Перфилов, уже работавший с илиодоровскими судебными тяжбами. Именно Перфилов в прошлом году отстоял Синельщикова.
Этот адвокатский дуэт о. Илиодор сравнивал с первосвященниками Анной и Каиафой. Особенно неприятен был один, который держал себя перед ним «вызывающе дерзко, нагло глядел, не спуская глаз, и во взоре его светилось нахальство и бесстыдство. Он с презрением поворачивался к священнику спиной, потрясал в воздухе кулаками и стучал ими по столу».
Когда Федоров назвал о. Илиодора просто «Илиодором», тот попросил судью «оградить его от оскорблений». Адвокат, в свою очередь, ответил, что пусть тогда и оппонент не называет его «он». Иеромонах деловито выяснил фамилии обоих защитников. «Наконец-то познакомились!» — одобрил голос из зала.
Затем Федоров защищал Дарью Шевченко в уездном съезде, где произнес перед судьями прочувствованную речь: «Тяжелое чувство у меня на этом суде…», и редактора Булгакова.
Враги порицали о. Илиодора за его решение судиться. О. Строков, точь-в-точь как сам иеромонах ранее, говорил, что это не дело священника, а Булгаков иронически рекомендовал построить возле монастыря специальную тюрьму для «безбожников».
Суды с редакторами (1.XII.1910)
О. Илиодор возбудил против редакторов местных газет ровно 39 дел. «Должно быть, иером. Илиодор усвоил теорию вероятностей и стал стрелять „пачками“ — в расчете, что авось какая-нибудь „пуля“ и попадет в цель», — посмеивался Булгаков.
С июня по октябрь 1910 г. иеромонах исправно посещал судебных следователей и писал прошения о привлечении к ответственности за клевету и поношение то Булгакова, то Жигмановского, прикладывая тексты газетных статей. Следователи на основании 3031 ст. Уст. Угол. Суд. исполняли обряд склонения сторон к миру. На эту процедуру о. Илиодор являлся всегда, а редакторы — по настроению. Ни одна из этих встреч не увенчалась успехом.
На этих примирительных встречах о. Илиодор, по-видимому, впервые лично познакомился с одним из своих главных гонителей — Булгаковым. Справедливо опасаясь, что противник может оскорбить его прямо в камере следователя, иеромонах выразил свое опасение вслух (30.VIII). Булгаков ответил, что он «не зверь, не бешеный и не кидается на монахов». Тогда о. Илиодор попытался переубедить врага:
— Вы меня обличаете в невежестве, а между тем у меня были такие великие учителя, как Никанор Херсонский, Амвросий Харьковский и другие.
— Это ничего не доказывает. Учителя могут быть хорошие, а ученик все же плох. Это бывает сплошь и рядом…
— Но у меня были пятерки не только в семинарии, но даже и в академии!
Но Булгакова, бывшего семинариста, пятерками за духовные науки было не удивить.
При следующей встрече (17.IX) Булгаков выразил сожаление, что не может привлечь иеромонаха как духовное лицо за оскорбления, которые он допускает в своих проповедях.
— Я ведь никогда не оскорблял г. Булгакова в своих речах… — жаловался о. Илиодор следователю.
— Вы оскорбляли меня как газетного работника словами «газетчики-стервятники», — нашелся Булгаков.
— Так это же газетчиков я так называл и называю, всех газетчиков, а вас лично я не оскорблял….
Вспоминая примирительные встречи, о. Илиодор рассказывал, что один из редакторов «жался, избегал прямо смотреть в глаза», а потом писал небылицы о толстом «брюхе» иеромонаха.
Булгаков чувствовал, что суд окажется не на его стороне: «по всей вероятности, мне придется-таки посидеть в некоем „злачном месте“». Поэтому к предстоявшему судебному заседанию Булгаков готовился как к генеральному сражению, указывая своих свидетелей — репортеров и непосредственных участников событий, описанных в инкриминируемых ему статьях. Нанял адвоката — все того же Федорова. Жигмановский ничего этого не делал.
Решительный бой был назначен судом на 1.XII.1910. Полицмейстер тоже подготовился к этому дню, командировав к зданию суда наряды полиции и казаков. С 11 час. пополуночи до самого вечера «частный обвинитель» о. Илиодор находился в здании, где слушались подряд 8 инициированных им дел.
Первым перед судом предстал Жигмановский, но о. Илиодор тут же заявил, что прощает подсудимого ввиду того, что последний стал к нему относиться «по-человечески». Согласно биографии иеромонаха, этому заявлению предшествовало извинение Жигмановского, о чем редактируемый им «Царицынский вестник» по понятным причинам умалчивает. Все заседание заняло 4 минуты — и 4-х дел как не бывало.
Таким образом, о. Илиодор продолжал держаться своей роли духовного пастыря и добивался от своих врагов раскаяния. Впрочем, судейские летописцы сочли этот мотив излишним и вычеркнули из всех четырех протоколов слова священника о том, что он прощает подсудимого.
О. Илиодор попытался склонить к раскаянию и Булгакова:
— Ты женат, и дети есть у тебя?
— Да.
— Я тебя прощу, если покаешься.
— Мне это безразлично.
Вследствие такой черствости подсудимого все четыре назначенные к слушанию дела против него были направлены своим ходом.
Первым слушалось дело о статье «Иером. Илиодор у часовщика-еврея», рассказывавшей скандальную историю о том, как иеромонах будто бы отдал еврею в починку свои золотые часы, а затем пытался уклониться от оплаты, предлагая считать эту сумму пожертвованием на монастырь. Трое из выставленных Булгаковым свидетелей подтвердили эту историю, но четвертый, сам этот часовщик, Марк Шефтман, заявил, что о. Илиодор в его мастерской никогда не бывал. В свою очередь, о. Илиодор отметил, «что у него нет не только золотых, но и деревянных часов, что ношение часов иеромонахом он считает безнравственным». Суд единогласно признал Булгакова виновным в клевете посредством печати (2-я ч. 1535 ст. Улож. о Наказ.), а в злословии (ст.1040) невиновным и
