губам, но медлю, прежде чем сделать глоток.
Эдзе внимательно за мной наблюдает.
— Знаешь, что? — спрашиваю я, грустно хмыкая.
— Ну?
— Никогда бы не подумал, что закончу вот так: в твоём обществе и с бутылкой в руках.
— Конец? — Эдзе на секунду сжимает ладони в кулаки, но затем снова расслабляется. Идёт к книжному стеллажу, где стоят различные вещи, за исключением самих книг. — Если после каждой неудачи ты не перестанешь думать, что это конец, у тебя никогда не будет настоящего шанса попробовать заново. — Эдзе отодвигает деревянную шкатулку и флаконы с чёрной жидкостью и достаёт что-то из самых глубин стеллажа. Бумага? Нет, карточка… Фотография. — Знаешь, в чём самый главный смысл силы, которой обладают самые могущественные маги в мирах?
— Возможность всё разрушить? — предполагаю я. Щёлкаю пльцем по горлышку бутылки, к которому так и не приложился. — Или получить всё, что ты захочешь?
— Нет, — Эдзе рвёт фотографию. Его плечи вздрагивают лишь однажды, но я всё равно успеваю это заметить. — Возможность сказать самому себе: «Пока я способен контролировать силу самой Вселенной, моим страхам не суждено одолеть меня».
Кусочки фотографии Эдзе бросает в миску, которую достаёт с верхней полки. Лола вьётся у него под ногами, и я жду, что Эдзе выйдет из-за этого из себя, но он не видит в животном никаких помех к своему действию.
Дальше всё происходит быстро. Различные ингредиенты летят в миску друг за другом, последней идёт подожжённая спичка. Вспышка — и по комнате разносится терпкий запах парафина, а миска и её содержимое превращаются в пепел, который Эдзе стряхивает со стола, поднимая поток воздуха лёгким взмахом ладони.
Пола пепел так и не касается. Он превращается в пыль и становится частью затхлого воздуха в помещении.
Не знаю, прав ли я в своих наблюдениях, но, кажется, только что прямо на моих глазах Эдзе отпустил своё прошлое.
Он смог — смогу и я.
К бутылке я так и не прикладываюсь.
Глава 5. Нина
Канун православного Рождества.
Я распахиваю дверь портала настежь. Хозяйка комнаты, в которую я попадаю, сейчас вероятно, захочет меня убить, вот только едва ли успеет, потому что здесь и сейчас именно я, образно выражаясь, пришла по её душу.
— Что за… — протягивает сонный голос.
В ответ ему я громко заявляю, что если она не собирается давать спать мне, то и сама спать не будет.
— Нина? Ты, что ли?
— Нет, блин, Авель, — прыскаю я.
Отхожу к дальней стене, включаю свет, шлёпая ладонью по переключателю. Закрываю портал. Затем присаживаюсь на кровать, попутно легко ударяя по торчащей из-под одеяла голой ноге.
— Что ты за человек такой? — продолжаю распаляться. — Обманщик, лгун и врун! Утром, значит, она якобы хорошо выспалась, а потом оказывается, что полночи кошмарами мучается!
— Я не… — Слава приподнимается. Трёт глаза одной рукой, пока на другую опирается, удерживая корпус. В итоге, сдавшись, плюхается обратно на подушку. Крепко зажмуривается. — Нин, сколько время?
— Самое оно, чтобы спросить тебя, какого чёрта ты не пьёшь снотворные и напрочь игнорируешь советы друзей о том, что тебе лучше спать в штабе, потому что я, — хватаю Славу за ногу, — из-за тебя, — трясу хорошенько, — по ночам просыпаюсь!
— А чем бы моё нахождение в штабе тебе помогло? — восклицает Слава.
Толкается, заставляя меня отцепиться от её лодыжки.
— Тем, что мне не пришлось бы через полгорода портал создавать, а хватило бы пройти пару метров до соседней комнаты и навешать тебе люлей для крепкого сна.
Слава цокает языком. Сгребает с кровати всё одеяло, расчищая место рядом с собой.
— Ложись, — не говорит, а приказывает. Гляжу на неё удивлённо. — Серьёзно. Я страшно хочу спать, а ты явно не собираешься уходить… значит, ложись. Только свет сначала выключи.
Так и поступаю. Комната снова тонет во мраке, и обратно к кровати иду на ощупь. Забираюсь на выделенное место, устраиваюсь на бок. Подкладываю сложенные ладони под щёку, подгибаю ноги. Самая удобная для меня поза — я в такой даже на гвоздях бы заснула, но в Славиной кровати что-то не то… Понимаю с запозданием: дело в простыни, влажной и прохладной от пота.
Это — свидетель кошмаров номер один. Я и мои видения, из-за которых приходится просыпаться несколько раз за одну ночь — номер два.
— Как в летнем лагере прям, — шепчу. — Кайф! Я, кстати, в шестом классе как раз в первую смену в «Тюльпане» поцеловалась.
— Полезешь ко мне, я тебя с кровати скину, — заверяет Слава.
Вертится на месте. Оказывается ко мне лицом. И я решаю спросить:
— Что тебе снится?
Слава никогда не рассказывает. Всегда увиливает, когда тема заходит в это русло. Уверяет, что они приходят не каждую ночь, и в это я верю, потому что в такие ночи мне самой удаётся выспаться. Но ещё говорит, что не кошмары это вовсе, а просто плохие сны — и вот это как раз самое главное её враньё.
— Смерть, в основном, — вдруг произносит она, когда я уже почти забываю, что жду ответа.
— Чья?
— Лии, Христофа, Кирилла… Лукаса, Валентина…
Перечисляет имена по длинному списку. Там все наши друзья. Её родители. И моё имя. И её собственное.
— Прости, — говорит Слава в конце. — Из-за меня тебе несладко.
— Из-за тебя я жива и в сознании, — напоминаю я.
— Но всё должно было выйти не так…
— Ты, во-первых, не знала, а во-вторых, это Эдзе сотворил, и если кого я винить и буду, то только его.
Слава вздыхает. Спустя несколько секунд она желает мне спокойной ночи, а я говорю, что это теперь зависит только от неё.
Надеюсь, что она рассмеётся или хотя бы хмыкнет, но, кажется, этими словами я лишь усилила напряжение.
Засыпаем быстро. А просыпаюсь я уже, кажется, меньше, чем через минуту от вспышки жуткой мигрени, пронзающей виски, словно дрель. Слава под боком ворочается. Тихо стонет. Я открываю глаза, но вместо мрака комнаты вижу короткую картинку без начала и конца. Тут Бен. Он улыбается, и выглядит это непривычно, потому что он смущён. Опускает глаза на свои ботинки, хмыкает. Говорит о какой-то ерунде. Я не улавливаю смысла, как и самих слов. Бен будто воды в рот набрал — так я слышу его голос.
А затем где-то в стороне раздаётся хлопок. Я, — точнее, Слава, глазами которой я вижу происходящее, — вздрагивает. Испуг пронзает каждую клеточку её тела.
Хлопок — выстрел. Я точно уверена, потому что за свою сознательную жизнь слышала этот звук чаще, чем колыбельную в детстве.
Чтобы увидеть
