Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165
Не сомневаюсь, Генрих пришел бы в ужас, если б увидел, сколь многие его придворные открыто оплакивают наследников Йорков. Но Генрих этого не увидел. И лишь я одна знала, что он сейчас лежит ничком на постели, кое-как прикрывшись плащом; что он не только не смог спуститься в обеденный зал и хоть что-то съесть, но даже просто дышать ему было трудно, такой сильный спазм сдавил ему грудь — спазм, вызванный чувством вины и ужаса перед тем, что он натворил и чего никогда уже не сможет исправить.
Снаружи все еще грохотала гроза, в небесах кипели темные тучи, луны не было видно совсем. И двор тоже был неспокоен; не ощущалось одержанной победы, не ощущалось того, что в книге судеб дописана некая важная глава. Предполагалось, что смерть этих молодых людей поможет установить в стране мир и покой, однако этого не произошло; напротив, всех преследовало чувство собственной вины, собственной причастности к чему-то очень и очень дурному, неправильному.
Я посмотрела туда, где обычно сидели молодые приятели Генриха, надеясь, что хотя бы они несколько развеют мрачную атмосферу — станут рассказывать анекдоты или, как обычно, шутливо разыгрывать друг друга; но и они молча ждали, когда подадут обед, а потом все так же молча склонились над тарелками и принялись за еду; казалось, при дворе Тюдора больше никогда не найдется причины для веселого смеха.
Затем я заметила нечто такое, что заставило меня искать взглядом королевского мажордома и удивляться, как он это разрешил, даже не доложив мне. На самом почетном месте за тем столом, где обычно сидел «этот мальчишка», молодые придворные поставили его кубок, тарелку, положили его нож и ложку и даже налили в кубок вина, словно он сейчас к ним присоединится. Так, по-своему, словно бросая вызов Тюдорам, эти молодые люди выразили свою любовь и верность призраку, мечте, тому принцу, который — если он вообще существовал — теперь ушел от нас навсегда.
Вестминстерский дворец, Лондон. Зима, 1499 год
Генрих был болен, отчаянно болен. Казалось, причиной болезни была его неспособность встретиться с ясностью мира после некой сокрушительной бури. Он не покидал своих покоев, и входить к нему разрешалось лишь самым доверенным его слугам; но те отказывались говорить, каково самочувствие короля. Люди шептались, что король заболел «потогонкой», той самой болезнью, которую он со своим войском привез в Англию; что этот недуг в конце концов настиг и его. Ходили также слухи, что у короля опухоль в желудке, что он не может есть, что его выворачивает наизнанку при виде еды, и блюда с различными яствами, по свидетельствам поваров, каждый раз выносят из его комнат нетронутыми. Мать навещала Генриха по нескольку раз в день и вечером просиживала у его постели часа по два. Она без конца заставляла своих врачей осматривать его, а однажды я случайно заметила, как по боковой лестнице в королевские покои пробираются алхимик и астролог. Разумеется, они были приглашены к Генриху втайне, ибо закон запрещал советоваться с астрологами, предсказателями судьбы и прочими чернокнижниками. Для Генриха была составлена астрологическая карта, и ему твердо пообещали скорое выздоровление; ему также сказали, что он поступил совершенно правильно, убив своего врага, пусть даже слабого и беззащитного. Раз его собственная сила зависела от уничтожения того, кто находился целиком в его власти, значит, уничтожить этого противника было необходимо. То есть астрологи полностью оправдали Генриха за это безжалостное убийство.
Но и после их увещеваний королю лучше не стало. Его мать почти все время проводила в часовне, молясь за него, или у его постели, умоляя его повернуться к ней, сесть, выпить хотя бы глоток вина и съесть хотя бы кусочек мяса. Королевский церемониймейстер пришел ко мне, желая выяснить, будет ли двор готовиться к рождественским праздникам, ведь для этого танцоры должны были разучивать новые танцы, а музыканты и хористы — новые музыкальные произведения, но я не знала, будем ли мы вообще в этом году праздновать Рождество. Вполне возможно, наш двор будет пребывать в трауре и безмолвии, а королевский трон так и останется пустым. В общем, церемониймейстеру я сказала, что мы ничего планировать не можем, пока король снова не будет здоров.
Все остальные заговорщики, имевшие намерение возвести на престол принца Йоркского, были обвинены в предательстве и повешены, или жестоко оштрафованы, или же изгнаны из страны. Было, правда, и несколько помилований, последовавших от имени короля и подписанных его инициалами, кое-как нацарапанными его слабеющей рукой в самом низу страницы. Никто не мог понять, то ли он затворился в своих покоях, страдая от тяжких угрызений совести, то ли просто слишком устал от бесконечных сражений с претендентами. Заговор был раскрыт, с заговорщиками было покончено, но король по-прежнему не желал выходить из своих покоев, не читал никаких документов и никого не желал видеть. Двор и королевство словно замерли, ожидая его возвращения на трон.
Как-то раз я заглянула к королеве-матери, желая просто ее навестить, и обнаружила, что она занята делами королевства, словно уже была назначена регентом; перед ней на столе было разложено множество документов и счетов.
— Я зашла к вам, чтобы спросить, насколько серьезно болен король, — сказала я. — Меня беспокоит, что во дворце и в городе ходит слишком много сплетен. Меня король видеть пока не желает.
Миледи растерянно посмотрела на меня, и я заметила, что бумаги, разложенные по стопкам, лежат слишком аккуратно, то есть она их не читала, не подписывала и даже не прикасалась к ним.
— У него просто тоска, — сказала она. — Страшная тоска. Он болен от горя.
Я невольно прижала руку к груди, почувствовав, как сердито застучало мое сердце.
— Но почему у него тоска? С чего ему горевать? Что он утратил? — спросила я, думая о Мэгги, о ее брате, о леди Кэтрин, о ее муже и о том, как мы, я и мои сестры, даже в самые тяжкие времена никому не показывали своих переживаний, скрывая горе под маской равнодушия.
Миледи покачала головой, словно и ей самой не была понятна причина этой тоски.
— Он говорит, что утратил невинность…
— Невинность? — воскликнула я. — Генрих считает, что остался невинным, хотя занял трон благодаря убийству законного короля? Да он вторгся в пределы английского королевства как претендент, как узурпатор!
— Не смей говорить так! — Она резко повернулась ко мне. — Не смей так его называть! Тебе это в первую очередь непозволительно!
— Вот как? Не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать, — усмехнулась я. — Как не понимаю и его заявлений об утраченной невинности. Когда это он был невинен?
— Он был так молод! Он всю жизнь мечтал о троне. — Миледи с таким трудом произносила эти слова, словно их вытаскивали из нее силой, словно это была некая тяжкая исповедь. — Я сама внушила ему мечту о троне. Я сама воспитала его таким. Я вбила ему в голову, что он непременно должен стать королем Англии, что это главная цель его жизни, что он обязан завоевать эту корону. Да, это все моих рук дело. Я твердила ему, что он должен думать только о возвращении в Англию и о восстановлении своих законных прав. Что, захватив трон, он непременно должен его удержать.
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165
