…О, верьте мне, Что если раз исчезла подчиненность, Тогда прощай исход счастливых дел! Она душа всему. Не ей ли только Поддержаны — порядок в городах, Успехи школ, цветущая торговля, Права семейств, короны, скиптры, лавры… Попробуйте остаться без нее — И в тот же миг раздор воспрянет всюду, Не связанный ничем! Пучины вод Поднимутся над твердою землей И сделают весь шар земной похожим На мокрый, грязный ил. Жестокость станет Царить над тем, кто слаб. Дурные дети Восстанут на отцов. Насилье сменит Везде закон, иль, лучше говоря, Добро и зло, забывши власть закона, Смешаются, утратив имена! В главе всего тогда восстанет сила. И быстро увидав, что ей ни в чем Препятствий больше нет, подобно волку Накинется на все, пожрав к концу И самое себя. Такой хаос царит везде, где только Исчезла подчиненность; без нее Мы, думая идти вперед, ступаем За шагом шаг назад. Где же хотят Чтить власть вождей, там низшие, имея Дурной пример в других, влекутся им же Питая в сердце зависть к тем, кто выше.
Шекспир отдавал так часто личным заслугам предпочтение перед преимуществами происхождения, что его нельзя заподозрить в сословных предрассудках, в пристрастии к чинам. Он здесь выражает только то аристократическое мировоззрение, которое сложилось у него гораздо раньше и крепло все больше с течением времени. Оно сложилось в стране с аристократическим, одно время даже монархическим строем и развивалось затем под влиянием, с одной стороны, враждебного отношения буржуазии к актерам, с другой — меценатства знати. Потом это мировоззрение прониклось страстным задором и выразилось резко и энергично в «Кориолане».
Хотя драма «Троил и Крессида» кажется на первый взгляд романтической пьесой с античными героями, но она является, несмотря на все свои причудливые орнаменты, просто сатирой на античные сюжеты и пародией на романтику. Вот почему эту драму только с некоторой натяжкой можно сопоставить с попыткой других поэтов снова оживить гомеровские фигуры, например, с «Ифигенией в Авлиде» Расина и «Ифигенией в Тавриде» Гёте. Греки Расина — французы придворных салонов; эллины Гёте — немецкие принцы и принцессы эпохи гуманитарного классицизма в пластических позах, как на картинах Рафаэля и Менгса. Можно было бы подумать, что Гектор Шекспира, цитирующий Аристотеля, и его лорд Ахиллес со шпорами и эспаньолкой, похожи на английских лордов эпохи
Ренессанса так же, как расиновский Seigneur Ахиллес на придворного в напудренном парике и башмаках на красных каблуках. Но Расин не создает карикатуры. Шекспир же пишет преднамеренно пародию. У него все кончается резким диссонансом. Любовнику изменяют, героя убивают, верность осмеяна, ветреность и злоба торжествуют. Нигде не сияет луч надежды на лучшее будущее.