При звуке ее имени лицо Йоргена расцвело. Он и раньше не был хмурым, а теперь в лице проступили такая наивность и уязвимость, что Ломакс безошибочно узнал улыбку влюбленного. Он отвел глаза.
— Прекрасно, прекрасно, очень хорошо, — заверил Йорген Ломакса, все еще не выпуская его руки.
Ломакс погрузился в цифры — к ночному наблюдению следовало хорошенько подготовиться. Он нашел Родригеса в мастерской, окруженного болтами, гайками и прочими металлическими штуковинами, уцелевшими от старых приборов. Полки блестели от смазки.
— От слова «затмение» меня будет тошнить до конца жизни, — заявил Родригес.
Они обсудили предстоящее ночное наблюдение.
— Знаю, старый черт, тебя из этой клетки до утра не выкуришь, — сказал Родригес.
За годы ночных наблюдений у Ломакса скопилось много теплых вещей. Когда окончательно стемнеет и температура в горах начнет стремительно падать, он наденет что-нибудь теплое. Потом зайдет в кафетерий, чтобы забрать кофе и тоненький гамбургер или бутерброд с арахисовым маслом, булочки и шоколадки, и ночью будет натягивать на себя теплые вещи еще и еще, чтобы к утру, когда глаз телескопа закроется, почти задохнуться под ворохом одежды.
* * *
Ломакс направился к Фахосу. Теперь стоянка почти опустела. Длинная линия машин выстроилась на дороге. В основном машины были заполнены взрослыми. На задних сиденьях мелькали седые головы, в некоторых машинах ехали только по двое. Внизу в долине целые склоны окрасились в яркие осенние тона — красный и желтый. Ломакс посмотрел на заходящее солнце. Желтый цвет превращался в коричневый, красный — в черный. Тени залегли в оврагах и расщелинах скал. Небо очистилось от облаков, луна куда-то исчезла. Ломакс чувствовал, как внутри растет возбуждение. Нынче ночью он славно поработает. Ломакс старался не думать о Джулии. Он больше не желал заглядывать в эту пустоту.
Он слышал эхо своих шагов в металлических коридорах Фахоса. Запах бананов, значит, Родригес на месте. Тот, как обычно, сидел в окружении приборов, беседуя с кем-то, облаченным в костюм с подогревом. Наверное, Добермен решил начальственным оком проследить за Ломаксом. Про себя Ломакс застонал. А он так надеялся наблюдать сегодня в одиночку.
— Ломакс, привет! — воскликнула Ким.
— Ким!
У Ломакса гора упала с плеч.
— Ну давай я тебя расцелую.
Она почти завернула Ломакса в свой костюм с подогревом.
— Сейчас меня убьет током, — взмолился он.
— Трогательное воссоединение. Весьма трогательное. Если кто хочет бананов, милости прошу, — сказал Родригес.
— Я звонил тебе…
— Я была в спортзале.
— Боже мой, Ким, в спортзале! Что происходит?
— Ежедневная часовая пытка на велотренажере. Ну, может быть, поменьше.
— Зачем?
— Хороший вопрос, — заметил Родригес. — Зачем?
— Я увидела себя по телевизору. Господи, до чего ж я толстая.
— Ты должна оставаться такой, как есть, — уныло сказал Ломакс.
— Ты видел меня?
— Видел.
— Ну и как? Моя мама испытывает законную гордость? А Тандра и Роуч, смогут ли они ходить в школу с высоко поднятой головой?
— Да, да и еще раз да.
— Мне дали длинную тонкую указку, а сзади висело такое огромное солнце. Я должна была показывать ядро, фотосферу, хромосферу и корону. Я чувствовала себя метеорологом. А в другой раз показали пещеры у озера Лайфбелт, и я отвечала на вопросы о рисунках с затмением. Я сказала, что с тех пор и до настоящего времени на западе Америки не было полного затмения солнца и нам предоставляется уникальная возможность установить связь с забытыми предками. Здорово?
— Потрясающе.
— Вот только…
— Что?
— Если бы я еще следовала диете, которую дала мне Джулия. И попросила бы ее помочь с выбором одежды.
— Не надо, — сказал Ломакс.
При упоминании о Джулии на плечи словно опустился груз. На сердце легла тяжесть. Ким молча смотрела на него. Она хотела расспросить Ломакса о Джулии, но, вероятно, выражение его лица остановило ее.
Подошел Родригес:
— Ночь сегодня замечательная, небо темное. Везунчик ты, Ломакс. Через десять минут поднимаешься.
— Какую комнату дала тебе Эйлин Фрайл? — спросила Ким. — Нет, постой, я угадаю. Первый этаж, крыло Б.
— Точно.
Ким сморщилась.
— Комната-то хоть с видом?
— На геологические отложения.
Чтобы построить здание, вершину холма взорвали. Окна нижнего этажа располагались в нескольких футах от скальной породы.
— Скоро научишься видеть в темноте или разоришься на лампочках, — сказала Ким.
— Я и забыл, какие здесь тонкие стены. Парень в соседней комнате весь день распевал «Гуантанамеру».
— Что ж, с возвращением.
Ким вытащила из кармана комбинезона дюжину конфетных фантиков. Пустых. Бумажки, шелестя, упали на пол.
— Подбери! — завопил Родригес на весь купол.
— Хреново, неужели ничего не осталось?
Ким произвела тщательный осмотр другого кармана. Еще дюжина фантиков упала на пол. В двух оказались конфеты.
— Уф, еще не все потеряно, — заметила Ким.
— Как ты можешь съедать все это и заниматься в спортзале? — нежно спросил Ломакс.
— После чертова велотренажера я страшно хочу есть.
Из-за костюма с подогревом невозможно было определить, похудела ли Ким.
— Да что ты, Ломакс, ни фунта. Некоторые вещи не меняются, — сказала Ким, засовывая в рот конфеты.
— Красотка ждет тебя, Ломакс! — прокричал Родригес.
Они молча посмотрели вверх. Раздалось тихое громыхание.
Над ними открывался телескоп. Щель все ширилась. Там, наверху, звездное одеяло окутывало землю. Темный силуэт телескопа выделялся на фоне неба. Ломакс начал карабкаться по железным ступенькам, с наслаждением вдыхая запах машинного масла, слушая эхо собственных шагов. Оперся на поручни и ловко запрыгнул в клетку. Маленькое сиденье иногда протирали мочалкой с мылом. Ломакс слегка пригнул голову. Слышались шум масляного насоса и далекое гудение трансформатора. Ломакс включил переговорное устройство, и вместе с Родригесом они отладили фокус.
Откуда-то прорезался голос Ким:
— Эй, Ломакс, я буду наблюдать на экране всю ночь. Если тебе что-нибудь нужно — что-то записать, кофе, любая помощь…
— Бананы, — вставил Родригес.
— Спасибо, — поблагодарил Ломакс.
— У нас есть музыка. Соул, рок-н-ролл…
