сувенир на память. 19-е: мы должны были уже быть на дне моря тогда. Или это было 20-го? 21-е… Вот, 22-е — сегодня. Так что сегодня понедельник. Что и требовалось доказать.
Кто-то сзади меня произнес: «Послезавтра канун рождества». Я с трудом сглотнул. Сентиментальность? Обычные рождественские эмоции? Празднество любви, отмечаемое в море на борту потрепанной подлодки? Для разнообразия… В конце концов, мы были великолепно снабжены для праздника любви. Только самое лучшее для наших парней в синей форме! Планирование непредвиденных обстоятельств в военно-морском стиле: складная рождественская елка, которая попала на борт вместе с остальными припасами… Рождество — как Командир с ним управится? Но у Командира наверняка будут более важные заботы к тому времени.
Пока он планировал направиться в Ла-Рошель. Вверх по Жиронде до Бордо было еще одним вариантом, но Бордо, хотя и южнее, не было ближе. От Ла Рошели нас отделяло 400 морских миль — 400 миль по прямой через Бискайский Залив. Это означало еще 36 часов при самых благоприятных условиях. При условии, что мы будем оставаться под водой в течение дня, конечный итог выглядел еще хуже. Нам могло потребоваться три дня и три ночи, чтобы пройти все расстояние, делая поправку на всяческие метеорологические и механические превратности.
Командира и мичмана однако терзали иные заботы. Я уловил только отрывки их размышлений: «Попасть сюда будет проблемой… понятия не имею… чертовски узкий… множество препятствий… мелкие подходы… риск наличия мин…»
Жизнь на подлодке стала очень тихой. Казалось, что все стали ходить мягко, будто прослушивающий воду враг мог уцепиться за звук неосторожного хождения.
Я смотрел на людей, проходивших через центральный пост. Они все пытались украдкой посмотреть на карту. Никто не осмеливался спросить, сколько миль оставалось до базы — это было бы знаком сдавших нервов — но одна и та же мысль была в голове у каждого: Бискай, кладбище тысяч кораблей, известный яростью своих штормов и частотой, с которой наш противник патрулировал его с воздуха…
Крихбаум вернулся к штурманскому столику и начал писать что-то на листках бумаги. Я набрался смелости и обратился к нему с вопросом:
«Сколько еще идти?»
Наш ас счисления покачал головой. Единственным его ответом было: «Гм…» Я ждал неминуемых оговорок и условий, но он на сей раз отвечал более прямо, чем обычно.
«Ну, теперь…» Я смотрел на него в профиль, пока он в конце концов не дал волю языку. «По меньшей мере шестьдесят шесть часов по моим расчетам. То есть всего шестьдесят шесть часов, включая время в подводном положении».
Некоторые не смотрели тебе прямо в лицо — они отводили глаза в сторону. Один машинист конвульсивно вздрогнул, когда я обратился к нему. У Дуфте возникло нервное подергивание левого века. В попытках контролировать его он постоянно тер глаз и перекашивал левую половину лица. К счастью для него, он не знал, насколько отталкивающе он при этом выглядел. Кругом не было зеркал.
В носовом отсеке мне рассказали, что у Арио возникли дополнительные страхи, пока мы лежали на дне моря. В его вещевом мешке в Сен-Назере была коллекция презервативов, некоторые весьма эксцентричного дизайна. Он перечислял их: «С усиленной резиновой вставкой, для щекотания клитора, чего там только не было…» Эти изобильные запасы теперь не выходили у него из головы. «Я что имею в виду, только представьте, что все это богатство будет переслано моим родственникам! Я вот что вам скажу: в следующий раз перед выходом в море я собираюсь надуть все эти долбанные штучки и проткнуть их булавкой».
Бокштигель старался успокоить его. «Нет нужды беспокоиться, приятель, Флотилия позаботится об этом. Они выкинут все грязные открытки и презервативы — все, что может не понравиться вдовам и седым матерям. Я видел, как они это делают. Офицеры по потерям знают свое дело. Прежде чем твое снаряжение попадет в мешок с личными вещами, оно станет кошерным. Поверь мне».
Бенджамин, который всегда сокрушался по убыткам, не был удовлетворен. «Что он сделает со всеми этими презервативами? Они же частная собственность, не так ли?»
«Он сделает их опись, идиот — в трех экземплярах. Затем подошьет в папки».
«Доверься ВМФ,» — сказал Швалле.
***
Командир перемещался из машинного отделения в носовой отсек и обратно в центральный пост, а за ним как тень следовал Стармех. Он пытался сформировать детальную картину состояния U-A, хотя не все повреждения можно было проверить визуально. Шпангоуты, например, были сильно загорожены обоудованием и арматурой.
«Мне кажется, что ее придется списать на металлолом,» — услышал я его бормотание во время одного из его обходов.
Мичман доложил, что мы находимся на траверзе мыса Ортегаль, так что пересечение Биская должно было вот-вот начаться. Старшего помощника вновь допустили к совещаниям с Командиром, возможно из милосердного желания облегчить его чувство полной ничтожности. Был разработан точный план перехода, хотя его действенность зависела от определенных факторов. Среди них самый главный: сохранение здоровья нашего дизеля.
Командир едва опустился на диванчик в кают-компании, когда с его губ слетело мертворожденное предложение. «Не очень-то похоже, что на носу у нас рождественские праздники…»
Затем он попытался вызвать меня на разговор, прочистив свое горло. Что я мог сказать — что ни у кого в море не было настроения для Рождества?
«А, к черту все это!» — неожиданно сказал он. «Мы отложим свои празднества — какое Рождество может быть для нас, пока мы не сойдем на сушу. Если, конечно, Вы не настроились на чтение проповедей?»
«Нет,» — ответил я. Ничего более смешного не приходило мне в голову.
«Ну, тогда ладно». Похоже, он был доволен. «Мы просто будем делать вид, что время еще не наступило — я имею в виду, для Рождества».
Рождество… На Рождество все время что-то происходило не так, как надо — с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет. Угрюмые Рождества, драматические Рождества, сверхэмоциональные Рождества, наполненные слезами и визитами полиции. И еще были пьяные Рождества…
Задержи потоки памяти, заткни потоки эмоций. Старик прав. Зачем валяться в слезливой сентиментальности? Просто дай дню пройти нормально. Дню? О чем я говорю? Лучше не загадывать так далеко — лучше думать в масштабах часов. Не искушай провидение, друг мой, полностью подави мысли о Рождестве. Для нас нет никаких праздников — это все вне сомнений.
Командир казался совершенно освеженным. Одной проблемой меньше. Я только хотел бы знать, как он собирался объявить об отложенном Рождестве, когда наша громкоговорящая связь не работала.
«Лучше всего сказать старшинам,» — произнес он. «А уж они доведут до всех».
