по поводу той же войны говорится, что он «наполни грады чужие русскими людьми, а свои пусты сотвори». При сем свирепства его объясняются наветами немецкого врача Елисея Бомелия, который посредством волхвования овладел сердцем царя, отводил его от веры и наводил на убийство русских бояр и князей для спасения немцев. А «русские люди, — замечает летописец, — прелестни и падки на волхвовании». Но Елисей сам погиб злой смертью, «да не до конца будет Русское царство разорено и вера христианская». Тут, как и в некоторых других случаях, уже слышится у Псковского летописца чувство, обращенное не к одной только псковской земле, а к общему отечеству, к объединенной земле Русской. И вообще чем далее, чем ближе к Смутному времени, тем летопись Псковская более и более втягивается в общерусские интересы и сообщает известия о событиях центральных или собственно московских.
Кроме русских летописных сводов, потребности наших предков в историческом чтении удовлетворяли хронографы, из которых они знакомились с народами и событиями всемирной истории. Первоначально хронографами у нас назывались византийские хроники Георгия Амартола (IX в.), Иоанна Малалы (VI в.) и Константина Манассии (XII в.), известные тогда в славянских переводах. Но потом под этим именем выступают собственные русские своды, составленные из разных источников. Во-первых, в XV веке появился свод известий, выбранных из трех названных византийских хроник, под заглавием «Эллинский и Римский летописец». А в начале XVI века составлен был самостоятельный или собственно Русский хронограф; в основу его положены те же хроники, и затем он пользовался другими источниками, каковы: византийская хроника Зонары (XII в.), но заимствованная не прямо из греческого текста, а из сербского хронографа, далее палея, т. е. сборник библейских сказаний с примесью разных легенд или апокрифов, исторические повести и жития святых, сербские или болгарские, и, наконец, русские летописи. Этот труд безымянного русского книжника начинается от сотворения мира и оканчивается 1453 годом, то есть завоеванием Царьграда турками. Он составляет, таким образом, произведение трех литератур: византийской, югославянской и русской. А насколько он пришелся по вкусу древней русской публике, о том свидетельствует большое количество дошедших до нас его списков, повторяющихся в разных редакциях, то есть с разными сокращениями и дополнениями (всех списков известно более 150).
Любопытством русских людей узнать что-либо о чужих странах и народах объясняется и замечательное распространение в Древней Руси так называемого «Хождения Трифона Коробейникова» (сохранилось более 200 списков). В 1582 году московские купцы Трифон Коробейников и Юрий Греков посланы были в Иерусалим, Египет и на Синайскую гору с милостыней на поминовение убитого царевича Ивана Ивановича. Описание этого паломничества наполнено чудесными или легендарными рассказами о святых местах, что, конечно, привлекало русских читателей. Впрочем, есть поводы сомневаться в том, что автором этого «Хождения» был именно Трифон Коробейников, а не другой русский паломник[84].
В XVI веке, как и прежде, собственно русские произведения составляли только часть в целом составе нашей древней письменности, наполненной по преимуществу произведениями переводными, то есть переводами из византийской литературы. Но переводы эти не были точным воспроизведением подлинников, а, наоборот, отличались от них многими или сокращениями, или вставками и являлись скорее самостоятельными переделками, приспособленными к русским понятиям и вкусам. Даже и переводы собственно югославянские подвергались подобным приспособлениям, благодаря которым получали русскую окраску или русскую редакцию, и тем в большей степени, чем чаще переписывались, то есть чем распространеннее было произведение. К заимствованным из Византии и переделанным на русский лад произведениям принадлежали многочисленные повести и сказания как духовного, так и светского содержания, и чем обильнее в них был элемент чудесного, сказочного, тем более привлекали они русских читателей. Образцом подобных произведений, повествовавшим русским людям о древних странах и народах, служат известные с VI века в нашей письменности повести о Вавилонском царстве. Повести эти вращаются главным образом около запустевшего града Вавилона, которого стены обвил спящий исполинский змей, так что его хобот (хвост) в городских воротах сходился с его пастью. Когда кто-либо из иноземцев, проникших в город и выносивших из него сокровища, задевал змея и будил его, то он издавал такой рев и свист, от которого падали воины и кони подступавшей к городу чужеземной рати. Подобные же заимствованные произведения представляют повести о прекрасном греческом витязе Девгении, об иверской царевне Динаре (под которой разумеется знаменитая грузинская царица Тамара) и прочие.
К первой половине XVI века относятся сочинения некоего западнорусского выходца Ивана Пересветова, именно его сказания о турском царе Магомете и волоском воеводе Петре; в них автор восхваляет строгое, даже жестокое правосудие турецкого султана Магомета, который с неправедных судей с живых кожу сдирал и тем водворил правду в своей земле. Его правление ставится в пример русскому царю (молодому Ивану Васильевичу): в Московском царстве хотя вера настоящая православная, но вельможи держат города и волости (в кормлении) и неправым судом богатеют от слез и от крови народной. Это нравоучение относительно жестокого обращения с вельможами, как известно, пошло впрок Ивану IV; хотя правосудия в русской земле он не водворил.
Значительный отдел переводной и вообще заимствованной литературы по-прежнему составляли книги «ложные», «отреченные» или «апокрифические», которые и в сем веке продолжали переходить в нашу письменность из источников византийских и славянских. Эти баснословные, хотя и благочестивые, повести, сказания, слова, притчи, беседы, поучения, связанные с событиями и лицами из Ветхого и Нового Завета, а также всякие суеверные приметы, гадания, молитвенные заговоры в изобилии наполняли древнерусские рукописные сборники и, несмотря на церковное запрещение, составляли любимое чтение наших предков, привлекая их как элементом чудесного, сверхъестественного, так и простодушными, доступными для них философскими рассуждениями или наставлениями в высшей мудрости и в благочестивом образе жизни. Таковы, например: «Сон Пресвятая Богородицы», в котором Она заранее видела страдания, крестную смерть и воскресение Спасителя; «Суды Соломона», в которых повествуется о разнообразных и мудрых его судебных решениях; «Худые номоканунцы» и прочие. Последним именем называются мнимые заповеди и правила, будто бы сочиненные святыми отцами для руководства православным людям; здесь предлагаются наставления, сколько надобно делать поклонов на день, какое «вариво» и «сочиво» есть и по скольку в какие постные дни, в какие дни причащаться Святых Тайн и как к ним готовиться, как держать себя духовному чину, то есть попам и дьяконам, как отправлять богослужение; что делать в случае, если святые дары кто уронит, как освящать просфоры, какую назначать епитимию в разных случаях и тому подобное.
К заимствованиям из апокрифической литературы византийской в XVI веке присоединяются и заимствования из
