Массилии к Аквам Секстиевым, римской колонии, основанной двадцать один год назад проконсулом Гаем Секстием Кальвином и названной его родовым именем. Жители в страхе покинули ее, узнав, что тевтоны оставили у себя в тылу укрепленный лагерь Мария и двинулись на Рим. Аквы Секстиевы стояли как раз на пути движения варваров. Часть колонистов ушла в Массилию под защиту ее неприступных стен, другие вместе со своим скарбом и животными подались в ближайшие горы. Тевтоны, ворвавшись без боя в обезлюдевшую колонию, не нашли там никакой добычи.
На этой дороге остановился, растянувшись на целую милю, римский войсковой обоз, охраняемый пятью тысячами лигурийцев. Вместе с наемными лагерными рабочими, погонщиками мулов и конюхами за римским войском во множестве следовали торговцы, их рабы, а также рабы, принадлежавшие солдатам. Хотя легионы Мария большей частью состояли из пролетариев, самых бедных римских граждан, солдатских рабов в обозе насчитывалось не менее двадцати тысяч, и все это был народ крепкий, в цветущем возрасте. Многих воинов из числа союзников также сопровождали рабы: одни погоняли мулов, запряженных в повозки, иные сами катили тележки с пожитками или несли узлы на собственных плечах.
У Дентикула был всего один раб по имени Дардан – все, что осталось у него от отцовского наследства. Его пагубное пристрастие к игре в кости в конце концов довело его до полного разорения. Чтобы рассчитаться с долгами, ему пришлось расстаться с загородным имением, единственным источником его благосостояния, и всеми своими рабами, за исключением любимца Дардана, тридцатилетнего уроженца Фессалии, такого же рослого и сильного, как и он сам.
Сытое и праздное благополучие Дентикула сменилось позорной нуждой. Но он был еще молод, силен, храбр и решил вступить в армию, надеясь когда-нибудь поправить свои дела в будущих грабительских войнах во славу Рима и в корысть себе. Правда, в ближайшее время он мог рассчитывать только на скудное солдатское жалованье, потому что война с тевтонами не сулила большой добычи. Ему уже известно было от сведущих людей, что тевтоны и кимвры оставили все свое добро и сокровища под охраной одного из германских племен где-то в самой глубине Галлии. Дентикул, кляня свою судьбу за все неудачи, обрушившиеся на него в последние годы, не знал, на ком сорвать свою злобу. Мария он ненавидел. Для него, прирожденного римлянина, арпинец был таким же «новым человеком», выскочкой и пройдохой, как и для всей надменной римской знати. Он был глубоко убежден, что Марий бессовестно похитил лавры нумидийской победы у Метелла Нумидийского, а блестящим завершением войны с Югуртой обязан храбрости и доблести Корнелия Суллы. Он с презрением относился ко всему римскому народу, который, по глупости своей, третий раз подряд избирал консулом невежественного арпинского крестьянина, по сути ничем особенным не проявившим себя ни в одной войне, в какой ему приходилось участвовать в звании командующего.
То, что Марий приказал строить лагерь в местности, где не было источников, Дентикул считал грубой и непростительной его оплошностью. «Ну погоди же ты, деревенщина, – закипая яростью, думал Дентикул. – Теперь не ты, а я буду командовать армией. И посмотрим, у кого это лучше получится».
У него уже зародился план, как ускорить столкновение с варварами, заодно досадив арпинцу и показав всем, что осторожность консула является ничем не оправданной трусостью и будь на его месте человек более решительный, с тевтонами давно уже было бы покончено.
Итак, Дентикул добрался до обоза и разыскал своего Дардана, поведав ему о предстоящих трудностях с водой.
– А как же мне быть теперь с этим бедным животным? – простодушно спросил Дардан и любовно потрепал рукой по холке великолепного ретийского мула, который с удовольствием жевал ячмень из поставленного на землю бронзового ведра.
– В том-то и загвоздка, дурень, что он останется без воды, – с раздражением ответил Дентикул.
– Нет, не останется, – уверенно возразил Дардан. – Приказ консула не подходить к реке относится только к вам, солдатам, но никак не к нам, рабам. Как только мой мул доест ячмень, я принесу ему воды из реки в этом самом ведре, не спрашивая разрешения у консула.
– Не говори глупостей! – еще больше раздражаясь, сказал Дентикул. – Не успеешь опустить ведро в реку, как варвары тебя схватят и прикончат. Видишь их повозки на противоположном берегу?
– Ну и что же? От их повозок до реки не менее трех выстрелов из лука. Как-нибудь успею зачерпнуть ведро воды, а потом пущусь наутек, как…
– А теперь взгляни вон на те кусты, что у самого берега! – перебил раба Дентикул. – Я уже успел разглядеть, что там затаилось не меньше сотни амбронов, которые ждут не дождутся, когда какой-нибудь дурень, вроде тебя, спустится к реке. Вот и поразмысли: река обмелела, варвары легко перейдут ее вброд и догонят тебя с твоим ведром, если, конечно, ты не оставишь им его в качестве трофея, когда будешь уповать на быстрые ноги.
– Но что же делать, господин? Животные – не люди: им не объяснишь, что придется потерпеть, пока Марий не отдаст приказ отогнать варваров от реки…
– А ты попробуй уговорить обозников, – заговорщицким тоном сказал Дентикул, – убеди их, чтобы они все вместе спустились к реке и добыли воду, пусть даже с бою. Неужели не найдется среди вас сотни две храбрецов? Если, конечно, ты сам не побоишься…
– Я не из трусливых, – обиделся Дардан и, немного помедлив, с решимостью тряхнул головой. – А что? У меня есть добрый топор с длинной рукояткой. У многих в обозе имеются копья и даже мечи…
– Вот и прекрасно, клянусь Юпитером! – радостно воскликнул Дентикул и хлопнул раба по плечу. – Договорились! Со своей стороны, обещаю тебе поспешить к вам на помощь с десятком бойцов, которыми я командую. А там посмотрим, может быть, и вся когорта пойдет следом…
На этом Дентикул и Дардан расстались.
Дентикул зашагал в расположение своего легиона, солдаты которого дружно копали ров со стороны реки, торопясь до заката солнца закончить свою работу.
Завидев Дентикула, центурион раскричался на него:
– А, явился, наконец! Думаешь, я не знаю, кто был зачинщиком в этом позорном деле? Недаром твоему предку дали прозвище Дентикул124. С тех пор все в твоем роду только и делают, что скалят зубы и щелкают ими по всякому поводу и без повода… А ты решил и консула попробовать на свой зубок? Так и знай, я буду ходатайствовать перед трибунами, чтобы тебя лишили звания декана… Ну, а вы что рты пораскрывали? – набросился он на солдат из контуберния Дентикула. – За работу, лентяи! Всегда ищете возможность бездельничать или бунтовать! Клянусь Геркулесом! До чего додумались, чтоб вам всем пропасть! Ворвались на преторий! Орали на самого консула! Опозорили весь легион, проклятые смутьяны!..
А в это время Дардан, все больше и больше воодушевляя себя на ратный подвиг, обходил своих друзей-обозников, растолковывая им создавшееся положение и побуждая их всем вместе идти за водой к реке.
Примерно за два часа до заката Марий беседовал с двумя своими легатами, Аквилием и Марцеллом, обсуждая с ними насущные дела, в том числе и проблему с водой.
– Скажи прямо, почему ты выбрал для лагеря столь неподходящее место? Неужели только для того, чтобы ожесточить сердца солдат отсутствием воды? – спрашивал Маний Аквилий.
– Неподходящее место? О чем ты говоришь, Аквилий? – удивленно взглянул на него Марий.
– Поблизости нет ни одного источника, а подходы к реке охраняются варварами.
Марий возразил:
– Выбирая место для лагеря, я прежде всего руководствовался соображениями безопасности. Можно было, разумеется, стать лагерем на более ровном месте, где бьет много родников, но я не хочу рисковать, имея перед собой неприятеля, вчетверо превосходящего нас численностью. Даже этот холм мы не в состоянии укрепить так же надежно, как лагерь у Родана.
– А как же обещание, которое ты только что дал солдатам? Означает ли оно, что ты не станешь больше уклоняться от решительного сражения, если тевтоны будут препятствовать нам брать воду из реки? – спросил Клавдий Марцелл.
Но на этот вопрос Марий не успел дать ответа. В палатку вбежал префект претория и сообщил:
– Обозники завязали схватку у реки, а солдаты шестого легиона без приказа бегут к ним на помощь.
Лицо Мария
