7. Опьянение победой: папский престол
Одной из наиболее общих форм, в которых представлена трагедия κόρος — ϋβρις — άτη, является опьянение победой, будь эта борьба, в которой выигрывается роковой приз, войной армий или конфликтом духовных сил. Оба варианта этой драмы можно было бы проиллюстрировать примерами из истории Рима: опьянение военной победой в период надлома Республики во II в. до н. э. и опьянение духовной победой в период надлома папства в XIII в. н. э. Однако поскольку мы уже рассматривали вопрос о надломе Римской республики в другой связи, то мы ограничимся здесь последней темой. Глава, интересующая нас в истории папского престола, этого величайшего из всех западных институтов, началась 20 декабря 1046 г. с открытия Собора в Сутри[704] императором Генрихом III и закончилась 20 сентября 1870 г. занятием Рима королем Виктором Эммануилом.
Папская Respublica Christiana[705] является единственным в своем роде человеческим институтом. Попытки установить его характер по аналогии с институтами, развивавшимися в других обществах, вскрывают отличия столь фундаментальные, что все мнимые аналогии оказываются тщетными. Наилучшим образом его можно описать в негативных понятиях — как прямую инверсию цезарепапистского режима[706], в ответ на который он явился социальной реакцией и духовным протестом. Это описание лучше, чем другие, дает представление о масштабе достижения Гильдебранда.
Когда тосканец Гильдебранд поселился в Риме во второй половине XI столетия, он оказался в заброшенном форпосте Восточной Римской империи, занятом выродившейся боковой ветвью византийского общества. Эти новые римляне в военном отношении были презираемы, в социальном — несдержанны, а в финансовом и духовном — несостоятельны. Они были неспособны справиться со своими соседями лангобардами. Они утратили все папские вотчины на родине и за морем. А когда возник вопрос о поднятии уровня монашеской жизни, им пришлось обратиться за руководством в Клюни, за Альпами. Первые попытки возродить папство приняли форму игнорирования римлян и назначения трансальпийцев. В этом презренном чуждом Риме Гильдебранду и его преемникам удалось создать ведущий институт западного христианства. Они завоевали для папского Рима Империю, которая обладала большим влиянием на человеческие сердца, чем империя Антонинов, и которая в чисто физическом плане охватывала огромные пространства Западной Европы по ту сторону Рейна и Дуная, куда никогда не ступала нога легионеров Августа и Марка Аврелия.
Эти папские завоевания частично были обусловлены конституцией той «христианской республики», границы которой папы расширяли, поскольку эта конституция вызывала доверие, а не враждебность. Она была основана на соединении церковного централизма и единообразия с политическим разнообразием и передачей власти. А поскольку верховенство духовной власти над светской было основным пунктом в ее конституционной доктрине, то это соединение делало ноту единства доминирующей, не лишая при этом молодое западное общество тех элементов свободы и эластичности, которые являются неотъемлемыми условиями роста. Даже в тех областях Центральной Италии, над которыми папство утвердило не только церковную, но и светскую власть, папы XII столетия одобряли движение за самоуправление городов-государств. На рубеже XII-XIII вв., когда это гражданское движение было в самом разгаре в Италии и когда авторитет папства достиг своего зенита в западно-христианском мире, валлийский поэт «обращал внимание на то… как удивительно, что папское неодобрение, которое в Риме никогда не могло изменить и мелочи, в других местах заставляло трястись скипетры королей». Гиральд Камбрийский[707] чувствовал, что здесь он столкнулся с парадоксом, который стал темой для сатиры. Однако сама причина, по которой в это время большинство государей и городов-государств западно-христианского мира соглашалось с папским верховенством почти не колеблясь, заключалась в том, что папа находился тогда вне всякого подозрения в попытках посягнуть на владения светской власти.
Эта государственная отчужденность от светских и территориальных амбиций соединялась в папской иерархии в период ее зенита с активным и предприимчивым применением административного дара, который был византийским наследием папского Рима. В православном христианстве этот дар роковым образом был использован для того, чтобы насильственно наполнить содержанием воскрешенный призрак Римской империи и, таким образом, раздавить подрастающее православно-христианское общество под гнетом института слишком тяжелого, чтобы его выдержать на своих плечах. Римские же архитекторы Respublica Christiana использовали свои административные возможности лучшим образом, возведя более легкую конструкцию по новому плану и на более широких основаниях. Тончайшие нити, из которых была первоначально выткана папская паутина, стянули средневековое западное христианство в естественное единство, равно выгодное и частям, и целому. И лишь позднее, когда ткань стала грубой и твердой под напряжением противоречий, шелковые нити превратились в железные обручи, которые легли таким тяжелым грузом на местных государей и народы, что те в конце концов в раздражении разорвали узы. В этом состоянии они вряд ли заботились о том, что, освобождаясь, разрушают вселенское единство, созданное и сохранявшееся папством.
Но, конечно же, ни административная способность, ни отсутствие территориальных амбиций не были оживотворяющей творческой силой этого папского создания. Папство было способно к творчеству, поскольку оно без колебаний и оговорок бросилось на выполнение задач по направлению, выражению и организации пробуждающихся стремлений подрастающего общества к более высокой жизни и к более широкому росту. Оно придало этим стремлениям форму и сделало их популярными. Тем самым оно превратило их из мечтаний изолированного меньшинства или отдельных индивидов в общие дела, которые убеждали, что они в высшей степени достойны борьбы за них. Они сшибали людей с ног, когда те слышали, как проповедуют об этих делах папы, поставившие на них судьбу папского престола. Победа «христианской республики» была обеспечена благодаря папским кампаниям за очищение клира от двух моральных зол — половой распущенности и финансовой коррупции, а также благодаря кампаниям за освобождение жизни Церкви от вмешательства светских властей и за избавление восточных христиан и святых мест из когтей турецких последователей ислама. Однако это не было всецело делом Гильдебранда. Даже во времена тяжелейшего напряжения великие папы, под чьим руководством велись эти «священные войны», оставляли запас мысли и воли для мирных дел. В них Церковь проявляла свои наилучшие стороны и осуществляла свою наиболее созидательную деятельность в рождающихся университетах, новых формах монашеской жизни и в нищенствующих орденах.
