Мы покрасили моржу, Не вылазя наруж
у , Не вылазя наруж
у Из тру-бы…
Несколько раз он все же выбирался «наружу », чтобы погрузить в банку «мазилку». И хотя он вылезал задом наперед, можно было подумать, будто он проделал свой путь через покрашенную часть трубы.
Симка всякий раз говорил:
— Давай теперь я…
— Подожди! Ты будешь с другого конца.
Наконец настала Симкина очередь. И он сразу понял, что такая работа — не сахар (и подивился мужеству Мика). Фанера стискивала со всех сторон, локти нельзя было согнуть, палка с пропитанным краской тампоном не слушалась. К тому же печной лак отвратительно вонял. Если бы не стыд перед Миком, Симка плюнул бы на это дело. Но он не плюнул. Как и Мик, раком выбирался из трубы, обмакивал тряпку и нырял снова в черную пасть…
К счастью для Симки краска кончилась и работы на его долю досталось меньше, чем Мику.
Решили, что сгодится и так. Тем более что краски все равно больше не было. Поглядели друг на друга. Мик захихикал, а Симка с грустной ноткой сказал:
— Тебя не надо отмывать. Лучше докрасить окончательно. И получится настоящий черный Мик.
— Лучше тебя выкрасить…
— Меня-то зачем? Это ведь ты Мик , а не я.
— Я не настоящий, — вздохнул Мик.
— Покрасить, и будешь настоящий. Сразу можно в Африку…
— Тогда уж поскорее. От маминой взбучки… Тебе хорошо, мамы дома нет…
— Уж куда как хорошо, — сразу опечалился Симка.
Мик тут же увял:
— Ну, я это… я не так хотел сказать. Сим, не обижайся…
— Да ладно, — великодушно простил его Симка. — Смотри, Станислав Львович идет.
Дед Мика подошел, оглядел «маляров», подбоченился. В его взгляде не было теперь никакого намека на «бельмастость», а было веселое ехидство.
— Жил когда-то в Голландии знаменитый художник Иероним Босх. Страсть как любил живописать сцены ада. Вы бы ему очень пригодились для натуры.
— Зато мы покрасили внутри трубу! — похвастался Мик.
— Понятно. Дело ваше — труба… Стоять и не двигаться. Ждать меня. За попытку к бегству кара будет двойная… — И Станислав Львович удалился.
— Интересно, что за кара? — спросил Мик, пряча за беспечностью тона беспокойство.
— Адекватная обстоятельствам, — пожал плечами Симка. И тоже постарался сохранить беззаботный вид.
Станислав Львович вернулся с четвертинкой и куском ваты. Уловив брошенный на четвертинку взгляд Мика, он усмехнулся:
— Это не то, что ты думаешь. Это скипидар.
— Я больше не буду! — изобразил панику Мик (чтобы скрыть панику настоящую).
— Цыц!.. Если будете стоять смирно, щипать не станет. А если попадет под хвост — сами виноваты. Ну-ка…
Дед оттирал их минут пятнадцать. Потом закупорил остатки скипидара комком ваты и скомандовал:
— А теперь брысь на запруду! Смывать все ароматы!
Хорошо, что на запруде никого не оказалось. А то бы их наверняка прогнали за скипидарную вонь. Симка и Мик отмывались долго. А потом еще плескались и бултыхались просто так, для удовольствия. Перекидывались мячом…
Выбрались наконец, отжали на себе трусики, разлеглись на песчаном пятачке. Солнце жарило спины.
Оно стояло высоко, горячее июньское солнце, но время было уже послеобеденное. Это и понятно. Ведь проснулись-то Симка и Мик поздно, а потом, до «телескопных» забот, было еще немало дел. Во-первых, позавтракали пшенной кашей, которую Симка принес от тети Капы в кастрюльке. Затем навестили маму и Андрюшку в больнице. Узнали от мамы, что «теперь уж совсем скоро», и по дороге Симка забеспокоился:
— Мама вернется, а в доме… будто после Куликовской битвы. Знаешь что? Ты иди домой, займись там всякой подготовкой с трубой, а я приду, когда приберусь. Лучше заранее порядок навести, чем в последний момент… — Он не любил, если что-то виснет на душе.
