Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
Посмотреть? Ладно! Журка вскинул залитые слезами глаза. Но Вероника Григорьевна смотрела в сторону.
— Оставьте мальчика, — сказала она. — Пусть он решает сам. И пошла, такая усталая и грузная, что под ней прогибалась сцена.
— Ты бестолочь, Журавин, — шепнула Маргарита. — Ты знаешь, что с тобой сделают ее восьмиклассники?
Ее услышали. В молчаливой шеренге восьмиклассников прошелестел невнятный шепот. Потом оттуда сказали:
— Никто его не тронет.
Журка узнал: это был Егор Гладкой.
— Правильно! — подхватила Маргарита. — Потому что у вас есть благородство! А у него благородства ни на грош! Из-за своего каприза он подводит телестудию, подводит школу, своих товарищей, которые пришли на съемку как на праздник!.. За что ты им так мстишь, Журавин? В чем виновата вот она? — Маргарита ткнула в сторону Лиды Синявиной. — Вот он! — В сторону длинного девятиклассника Олега Ножкина, который играл короля. — Вот он! — В сторону Горьки. Горька хмуро усмехнулся.
— А я в чем виноват? — с отчаянием спросил Журка. — В том, что не хочу быть предателем?
— О господи! Да нет здесь никакого предательства! Ты его выдумал! Ясно? На самом деле его нет!
— Есть, — сказал Журка.
— Нет его, нет! — крикнула Маргарита, наливаясь помидорной краснотой.
— Иринка не стала бы сниматься. Я тоже не буду, я ее друг.
Снова откуда-то появилась Эмма Львовна.
— Мне эта передача не нужна! Но мы не можем сейчас тебе в угоду заменить режиссера.
— И не надо, — вдруг успокоившись, заявила Маргарита. — Журавин просто болен, оставим его. Вероника Григорьевна, вы говорили, что Валохин знает роль принца не хуже Журавина, верно? Вот и пусть играет. А без шута можно обойтись. Как вы считаете?
— Как хотите, — издалека сказала Вероника Григорьевна.
— Вот и прекрасно! Валохин, переодевайся!.. Или, может быть, Журавин не даст свой костюм?
— Да нет, пусть берет… — растерянно сказал Журка. И добавил пренебрежительно: — Пожалуйста. Если хочет…
Он посмотрел на Горьку мокрыми презрительными глазами… и сразу подавился стыдом, как горячей кашей. "Ты что? — взглядом спрашивал его Горька. — Ты забыл? Забыл, как вечерами читали книги о плаваниях и бурях? Как я учил тебя летать на веревке? Как ты бежал за моим отцом и кричал, что я не виноват? Как мы там, на баррикаде из ящиков, стояли плечом к плечу… Думаешь, ты один такой гордый, а остальные — тьфу!"
"Горька, я…"
"Ладно, подожди…"
Горька сложил на груди тонкие клетчатые руки и сказал со спокойным удивлением:
— Надо же… А меня и не спросили.
— А тебя и не спросят, — с угрожающей ласковостью разъяснила Маргарита. — Ты будешь делать, что скажут. Иначе живенько сообщим отцу, а он впишет тебе, что положено…
Журка повернулся к ней так, что отлетела шпора.
— Вы что… — с тихой яростью сказал он. — Вы…
Но Горька перебил его. Он ответил негромко и чуть лениво:
— Не впишет. Он от нас ушел.
"Правда?" — с удивлением и тревогой взглянул на него Журка.
"Правда".
Так вот почему Горька был в эти дни такой… Пришелся и по нему злой удар. А может, и не удар? Может, это лучше? Ведь Горька жил при отце в постоянном страхе… Но почему в страхе? Откуда берутся такие отцы? Как ни поверни — все равно горе.
И никакая машина не поможет, дурак он был, Журка. Думал: тысячи спутников над всей Землей, лучи, волны, пульты с миллионами сигнальных огоньков! Нажал кнопку — и отвел чье-то горе. А как отведешь, если горе делают сами люди? Если кому-то в радость чья-то боль? Если одни смеются, когда другие плачут? Тут все пульты задымят сгоревшими предохранителями, полопаются все сигнальные лампочки и спутники посыплются, как битые елочные игрушки…
— …Журавин, ты слышишь?
— Что?
— В последний раз тебя спрашивают: ты всерьез намерен сорвать телезапись?
…И опять лица, лица. Трясутся налитые помидорным соком щеки Маргариты. Блестят очки Аллы Геннадьевны. Рот Виктора Борисовича то сжимается в крошечную розочку, то превращается в черную дыру. Криво изгибаются нарисованные губы Эммы Львовны Кергелен. Гневно возносятся на лоб тонкие брови Нины Семеновны.
— Журавин!..
— Журавин!..
— Журавин!..
То крик, то опять спокойные и убедительные слова. Такие правильные! Ведь в самом деле срывается передача, простаивает съемочная техника, обижена Вероника Григорьевна, чуть не плачет Лида Синявина — ей так хотелось увидеть себя на экране! И все из-за него, из-за Журки…
— Журавин, как ты не можешь понять…
Он может. Он все понимает. Под лавиной справедливых слов, под их громадной взрослой правотой сжимается в крошечный комок его собственная правота.
В комок? В маленький неразбиваемый кристалл с колючими углами и гранями.
— Жу-ра-вин!
— Да подождите! — отчаянно сказал он и прижал к лицу ладони. Ну, подождите, дайте подумать…
И сразу все замолчали. И в наступившей тишине было слышно только дыхание, а потом еще еле различимый свист. Кто-то про себя насвистывал в зале песенку. И Журка догадался, кто. И песенку вспомнил: про кораблик и дальние острова. Она звучала сквозь дыхание тех, кто ждал Журкиного ответа.
А чего они ждут? Когда он оторвет от лица ладони и скажет, что согласен? Они не знают, что он обманывает. Ни о чем он не думает, ничего не решает. Просто закрылся, чтобы хоть минуту отдохнуть от их напора, от угроз и уговоров, — от слов — таких верных и справедливых, что с ними невозможно спорить. Как он может спорить? Что он возразит этим людям, которые сильнее, умнее, старше?
Журка опустил руки, потрогал языком заросший рубчик на нижней губе и сказал:
— Нет.
* * *
Вот здесь бы и кончить повесть о Журавленке и его друзьях. Но не получается. Из-за одной мелочи. Когда Журку и Горьку все же отпустили (а вернее, гневно прогнали), оказалось, что внизу, у спортзала, заперта раздевалка. Техничка тетя Лиза сердито сказала:
— Ничего не знаю. Не велено открывать. — И ушла, ворча и звеня ключами.
— Отомстили, — хмыкнул Горька.
— Глупо, — сказал Журка. — Думают, что ли, что мы обратно пойдем?
Он устало сел на скамейку у дверей. Журка тоже. В окнах стоял пасмурный свет, и это ничуть не удивило Журку. Столько времени продолжался этот бой там, наверху! Конечно, уже вечер…
Журка поставил перед собой шпагу, уперся щекой в рукоятку. Посмотрел на Горьку. Тот сидел, уронив руки между коленей, обтянутых шахматными штанинами.
— Правда, отец ушел? — спросил Журка.
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
