Удинаас вздохнул. Зачем?
– Всему свое время. А, так мелодрама тебя не устраивает? Ну не повезло тебе, ха-ха. Загляни в меня, если не боишься, и сам все узнаешь. Ты ведь можешь, а?
Нет! Иди уже!
Сушеный выскользнул из Удинааса и опять переливался перед ним в виде туманной человекоподобной тени.
Рулад, отняв одну руку от меча, закрыл лицо ладонью.
– Почему нам лгут? Им нельзя доверять! Никому!.. Встань, Удинаас. Ты один не лжешь. Только тебе и можно верить. – Рулад подошел к трону и сел. – Нам надо подумать. Нам надо понять, что происходит. Ханнан Мосаг… он ведь завидует нашей силе, да?
Поколебавшись, Удинаас кивнул.
– Да, государь. Завидует.
В глазах Рулада вспыхнул красный огонь.
– Рассказывай дальше, раб.
– Мне не подобает…
– Это нам решать, что тебе подобает. Говори.
– Вы отобрали у него трон, государь. И меч, который, как он полагал, должен был по праву принадлежать ему.
– А, так он все еще хочет получить меч! – Рулад вдруг рассмеялся грубым, леденящим душу смехом. – Да и пусть заберет! Хотя нет, это исключено. Ну а наша жена?
– Майен сломлена. Флиртуя с вами, она не имела на вас видов. Вы были просто младшим братом жениха, а она искала союзника в семействе Сэнгаров. – Удинаас замолчал, видя, что Рулада вновь сотрясают спазмы, что эмоции уже довели его до самого края, до пропасти, и если он рухнет в эту пропасть, ничего хорошего не будет. Мною владеет яд, жаждущий мести, исполненный злобы. Ни эти мысли, ни намерения мне не принадлежат. Помни об этом, Удинаас, или ты окажешься даже хуже, чем Ханнан Мосаг. – Государь, – продолжил он мягче, – Майен не знает, что делать. И мучается. А помочь ей можете только вы.
– Ты просто хочешь спасти ту рабыню, – хрипло прошептал император.
– Пернатая Ведьма испытывает ко мне лишь ненависть, государь. Я – должник, а она – нет. Моя страсть к ней – непозволительная наглость, за которую она меня наказывает.
– Твоя страсть?
Удинаас кивнул.
– Хотел бы я спасти ее от побоев? Конечно, хотел бы, государь. Так же, как и вы бы захотели на моем месте. Да вы ее и спасли, вот только что.
– Потому что это… отвратительно. Так кто же ты, Удинаас? Раб. И должник… Можно подумать, это как-то дополнительно тебя принижает в глазах других рабов.
– Летерийцы ничего не забывают, даже попав в рабство. Эту истину, государь, тисте эдур так и не поняли. В бедности и богатстве, на свободе и в рабстве мы возводим для своей жизни одни и те же декорации и разыгрываем в них одни и те же драмы. В конце концов, совершенно неважно, вознесет нас предназначение или уничтожит, – все будет так, как предрешено, и судьба наша в руках Странника.
Рулад не отрывал глаз от лица Удинааса.
– Халл Беддикт пытался объяснить мне то же самое, но он плохой оратор, и у него ничего не вышло. Получается, Удинаас, мы можем их завоевать, можем распоряжаться их телами точно так же, как сейчас распоряжаемся твоим и плотью остальных рабов, однако ту веру, которая руководит ими, руководит всеми вами, победить невозможно?
– Только уничтожить ее вместе с нами, государь.
– А Странник что же, судия каждой судьбы?
– Да, государь.
– И он действительно существует?
– В физическом смысле? Не знаю. Но это неважно.
– Ты прав, раб, – кивнул Рулад. – Неважно.
– Если вы завоюете Летер, государь, он вас поглотит. Ваш дух. Вашу… невинность.
Лицо Рулада искривилось в странной улыбке.
– Невинность. И это говорит столь короткоживущее существо. Нам следовало бы оскорбиться. И головы тебя лишить. Ты заявил, что эту войну не выиграть… И что нам думать?
– Ответ на этот вопрос – в вашей плоти, государь.
Рулад опустил взгляд. У него отросли длинные ногти, желтые и искривленные. Он постучал ногтем по монете на груди.
– Надо покончить с самой идеей богатства. И денег. Уничтожить иллюзию, заключенную в понятии цены.
Удинаас был поражен. Возможно, Рулад молод и наполовину безумен, но он отнюдь не глуп.
– Ага, – произнес император, – мы видим твое изумление. Похоже, нас все недооценивают, включая собственного раба. Однако, Удинаас, у тебя тоже весьма острый ум. Хвала Сестрам, что ты – не король Эзгара Дисканар, ибо в подобном случае нам пришлось бы нелегко.
– Король, быть может, и не опасен, государь, однако окружен опасными людьми.
– Да, седа, Куру Кван. Почему он до сих пор не вступил в схватку?
– Я задаюсь тем же вопросом, государь, – покачал головой Удинаас.
– Мы еще побеседуем с тобой, Удинаас. Но больше никто не должен об этом знать. В конце концов, что подумают окружающие – император советуется с рабом, как обустроить будущую империю! Поскольку мы оставим тебя при себе в качестве раба, не так ли? В глазах остальных ты так и будешь рабом. К тому же мы опасаемся, что если тебя освободить, ты нас покинешь. – Голос Рулада внезапно задрожал.
Странник меня забери, ему нужен друг…
– Государь, я вас не оставлю. Это я возложил монеты на вашу кожу, и нет мне прощения. Поэтому я останусь с вами, до самого конца.
Рулад отвел от Удинааса жуткий взгляд своих багровых от боли глаз.
– Разве ты способен понять меня, Удинаас? Я так…
Напуган.
– Да, государь. Способен.
Император закрыл глаза ладонью.
– Она готова утопиться в белом нектаре.
– Да, государь.
– Мне следовало бы отпустить ее… но я не могу! Ты понимаешь, почему, Удинаас?
– Она носит вашего ребенка.
– У тебя действительно яд в крови, Удинаас, иначе откуда ты столько знаешь…
– Подумайте, государь, не послать ли вам за Урут. За вашей матерью. Майен нуждается… в ком-нибудь.
Рулад, не отрывая от глаз искалеченной руки, кивнул.
– Скоро мы соединимся с армией Фира, через пять или шесть дней. Урут тоже прибудет туда. Тогда… да, я поговорю с матушкой. Мое дитя…
Мое дитя. Нет, невозможно. Найденыш у мекросов. Нет смысла и думать.
Я ведь не злодей… а только что поклялся быть на его стороне. Странник меня забери, что же я наделал?
В долине внизу пылала ферма, но никто вроде бы пожар не тушил. Все разбежались. Сэрен Педак продолжила обрезать волосы пастушьим ножом, который дал ей один из солдат, стараясь, чтобы они были как можно короче. Поклявшийся стоял неподалеку вместе с Корло, магом отряда. Они тоже смотрели на огонь вдали и негромко беседовали.
