«О писатель! Какими словами опишешь ты целостную фигуру с тем же совершенством, как делает это здесь рисунок? Ты пишешь сбивчиво, потому что у тебя нет понимания, и ты даешь мало знания об истинных фигурах вещей. Обманывая сам себя, ты намерен этим вполне удовлетворить слушателя, когда говоришь о фигуре какой-либо телесной вещи, ограниченной поверхностями. Однако напоминаю тебе: не запутывайся в словах, коль скоро ты говоришь не со слепыми…»[837]
Леонардо разрабатывает технику множественного представления, переходя от полного вида к прозрачности, от поперечного сечения – к точному отражению формы:
«Истинное познание формы какого бы то ни было тела получится от рассмотрения его с разных точек зрения; следовательно, чтобы дать познание истинной формы какого-либо члена человека, первого зверя среди животных, я буду соблюдать вышеуказанное правило, делая 4 демонстрации для каждого члена с 4 сторон, а для костей сделаю их 5, пропиливая их посредине и показывая полость каждой из них, из коих одна мозговая, другая губчатая, или пустая, или плотная».[838]
Множественность точек зрения – иногда Леонардо делал эскизы с восьми сторон – создает последовательность, которую можно было бы назвать кинематографической.
В «нечеловечески тяжелой и отвратительной» работе по вскрытию, когда приходится пилить кости, копаться во внутренностях и отшатываться от хлынувшего человеческого жира, Леонардо предстает перед нами вовсе не тем рафинированным, надушенным художником, каким он был в годы юности. Анатомические рисунки показывают нам Леонардо-эмпирика. В них, как пишет Эдвард Лусие-Смит, «он поставил свое умение на службу истине, а не идеалу красоты… Анатомические рисунки не прекрасны, но представляют собой способ, каким физическая красота должна в буквальном смысле слова быть принесена в жертву тому роду истины, постичь которую можно только через потрошение».[839]
Леонардо никогда не отрицал своего увлечения аналогиями – между анатомическими структурами и геометрическими формами (что можно увидеть в его рисунках, на которых он пытается связать трехстворчатый клапан сердца с полукруглыми «лунами») и между человеческим организмом и растениями (как на рисунке, где рядом с эскизом человеческой трахеи изображен прорастающий боб).[840]
Плодотворное сотрудничество Леонардо с Маркантонио делла Торре было прервано неожиданной смертью анатома. Маркантонио скончался в 1511 году в возрасте двадцати девяти лет. Он умер на берегах озера Гарда, став жертвой чумы, буквально опустошившей в том году Верону и ее окрестности. По-видимому, ученый заразился, помогая больным.
Chez Мельци
Смерть делла Торре стала для Леонардо тяжелой потерей – и научной, и личной. И утрата эта была не единственной. 10 марта 1511 года умер Шарль д’Амбуаз. Ему не было еще и сорока. А с ним ушло и столь драгоценное для Леонардо ощущение безопасности. Шарль был личным покровителем художника. Хотя его преемник, элегантный, молодой шевалье Гастон де Фуа, продолжал покровительствовать Леонардо, истинным меценатом он не был. Леонардо продолжал получать стипендию из личных средств короля. В 1511 году он получил 400 лир, столько же в предыдущем году, но эти суммы и в сравнение не идут с деньгами, получаемыми от д’Амбуаза.[841] Некоторые средства Леонардо получал и за работу над прокладкой каналов, что французский король гарантировал ему еще в 1507 году. Мы не знаем, какие картины вышли в это время из его студии: возможно, несколько копий и вариантов «Леды» и «Святой Анны», может быть, несколько красивых Мадонн для французских придворных. Записные книжки Леонардо полны проектов памятника Тривульцио, но никаких следов заключенного контракта или выплаченных денег мы не находим. В доме на винограднике появляется новый жилец, но все условия обговаривает Салаи, кошелек которого не выпускает полученного. Леонардо получает какие-то крохи. Период процветания закончился.
Некоторую часть года Леонардо проводит вне города, среди рек и гор, где ему так привольно. Цель поездки неясна, но, возможно, она была связана с военными планами. В этом году обстановка в Италии резко обострилась. Воинственный папа Юлий II, заключивший союз с французами против венецианцев, теперь обратился против прежних союзников: иностранцам не место на итальянской земле. В Риме Юлий создает Lega Santa. Священная Лига представляла собой блок итальянских государств, опиравшихся на поддержку Испании и империи Габсбургов. В Инсбруке, при дворе императора Максимилиана, вставало на крыло новое поколение Сфорца.
В это время Леонардо целиком поглощен изучением течений и потоков, чему посвящена Парижская книжка MS G и часть листов Атлантического кодекса. Сначала интерес к течениям был продиктован военной необходимостью, но вскоре перерос в нечто большее. Леонардо тщательно изучает ломбардские реки, в особенности бассейны рек Адда и Мартезана. Он не создает ничего подобного карте Тосканы, сделанной для Чезаре Борджиа, но в его записных книжках мы видим огромную коллекцию сведений, имеющих стратегическую и военную ценность. Это очень характерно для Леонардо: от частностей он переходит к общему, его разум воспаряет словно на крыльях.
Судя по запискам и рисункам, в 1511 году Леонардо отправился в область Брианца, расположенную к северо-востоку от Милана. Он пишет о великолепных деревьях этого региона (я сохраняю оригинальные названия, чтобы вы почувствовали голос самого Леонардо): «В Санта-Мария-а-О [Санта-Мария-Оэ] в долине Ранваньян [Рованьянте] в горах Бригантии есть каштановые шесты по 9 локтей и 14 локтей; ты можешь купить сотню 9-локтевых за 5 лир».[842] Рованьяте находится на юге области Брианца, на старой дороге, называемой Каррайя дель Ферро. Эскизы заснеженных гор на красной бумаге созданы именно в это время. Некоторые были сделаны на дороге Каррайя дель Ферро. Над одним из них мы читаем:
