В тот момент, когда Терри пришел в сознание, босс тихо заговорил по-тайски. Мы помогли Терри подняться с пола, что оказалось нелегкой задачей. Потирая голову, он повернулся к нам.
— Они говорят, это будет стоить двадцать пять тысяч.
— Пятьдесят, — поправил я.
— Джаспер, — прошептал отец, — неужели ты совершенно не имеешь представления, как надо вести торг?
— Я тоже еду, — заявил я.
Терри и отец переглянулись. Отец был мрачен и молчалив, его брат — экспансивен и озадачен.
— Многие лодки тонут, не достигнув Австралии, — с тревогой сообщил он. — Я категорически против. Ты не должен позволять Джасперу ехать с тобой.
— Я не могу его остановить! — Я заметил в голосе отца энтузиазм и понял: на закате собственной жизни он с радостью готов безрассудно обращаться и с моей.
— Джаспер, ты глупец! — настаивал Терри. — Не делай этого!
— Я должен.
Терри вздохнул и пробормотал, что я с каждым днем все больше и больше становлюсь похожим на своего отца. Сделка была скреплена рукопожатием и передачей пятидесяти кусков наличными в твердой валюте, и как только она состоялась, контрабандисты вроде бы даже расслабились и предложили нам пиво «за счет заведения». Глядя на этих негодяев, я предположил, что представляю собой отдельную ветвь эволюции, давным-давно отпочковавшуюся от основной линии и тайно развивающуюся параллельно человеческой, но всегда самостоятельно.
— Скажи мне, Джаспер, — повернулся ко мне Терри, когда мы вышли из ресторана, — зачем ты едешь?
Я пожал плечами. Это был сложный вопрос. Я не хотел, чтобы контрабандисты, эти гнусные уроды, надули отца и выбросили его в море в получасе плавания от берега. Но порыв был не только альтруистическим, он являл собой форму упреждающего удара. Я не желал, чтобы обида отца преследовала меня с того света и чтобы волны вины мутили мою будущую безмятежность. Но прежде всего речь шла о сентиментальном путешествии: если отцу суждено умереть в море или «среди своих» (кем бы они ни были), я хотел присматривать за этим, оставаясь с ним с глазу на его безжизненный глаз. Всю жизнь этот человек толкал меня за все разумные пределы, и мне была невыносима мысль, что я, постоянно вовлеченный в его драму, не увижу грандиозной развязки. У него мог быть собственный худший враг, но он был моим худшим врагом, и я был бы проклят, если бы, согласно китайской поговорке, остался на берегу ждать, когда волны выбросят его труп. Я хотел видеть, как он умрет, похоронить его и похлопать по земле ладонями.
Вот такой я был верный сын.
III
В наш последний вечер в Таиланде Терри приготовил нам праздник, однако он с самого начала был испорчен: пропал отец. Мы обыскали весь дом, особенно ванные, туалеты и всякие дыры, куда он мог провалиться, но все напрасно. Наконец на его рабочем столе обнаружилась короткая записка: «Дорогие Джаспер и Терри, ушел в бордель. Вернусь поздно».
Терри принял близко к сердцу, что отец избегал его в свой последний день в Таиланде, и я никак не мог его убедить, что всякий умирающий следует собственному древнему ритуалу. Некоторые держат за руки родных, другие предпочитают, сторонясь близких, познакомиться с плотской любовью в третьем мире.
Перед тем как лечь в постель, я собрал вещи в дорогу. В Таиланд мы взяли очень немногое, так что в обратное путешествие мне потребовалось и того меньше — смена всего, что я носил, две зубные щетки, тюбик с пастой и два сосуда с ядом, которые Терри дал мне за обедом дрожащими руками.
— Вот, племянник, — произнес он, протягивая маленькие пластмассовые капсулы с мутноватой жидкостью, — если путешествие будет длиться бесконечно, или вы почувствуете, что оно закончится на дне морском, то есть вам будет грозить голод или смерть в пучине, — voila[50]! Это третья возможность. — Он заверил меня, что яд действует быстро и относительно безболезненно. Я задумался над словом «относительно», представив, как мы будем стенать в агонии, пусть даже не так долго, как если бы приняли другие яды. Я положил капсулы в закрывающийся на молнию кармашек рюкзака.
Всю ночь я не смыкал глаз — думал о Кэролайн и о том, что оказался не в силах ее спасти. Какое разочарование преподнес мне мой мозг. После всего, что я видел в жизни, я почти убедил себя, что колесо личной истории вращается благодаря мысли. И следовательно, моя история запутана, поскольку мысли мои такие же путаные. Я решил, что все, что мне пришлось испытать до сегодняшнего дня, — это скорее всего материализация моих страхов (особенно страха страхов отца). Подытоживая все это, я почти поверил, что если характер человека — это его судьба и если характер — сумма его действий, а действия — результат мышления, то характер человека, его действия и его судьба зависят от того, что он думает. Но теперь я начал сомневаться.
За час до рассвета, когда настало время выходить из дома, чтобы успеть на судно, отец еще не вернулся. Я решил, что он либо после ночи общения с проститутками потерялся в Бангкоке, либо отмокает в пенной ванне модного отеля, передумав возвращаться в Австралию, хотя нам об этом сообщить не удосужился.
— Что будем делать? — спросил Терри.
— Поедем на пристань. Может, явится туда.
Путь занял полчаса — сначала через центр с его высокими зданиями, затем по окраине мимо трущоб, выглядевших как один обвалившийся карточный домик. Машина затормозила у длинного причала. Сквозь туман просвечивало встающее над горизонтом солнце. По небу проплывали облака, формой напоминавшие отсеченные головы.
— Вот этот корабль, — сказал Терри.
Во мне все оборвалось, когда я увидел этот рыболовный траулер — наш ветхий будущий гроб. Дрянное деревянное суденышко смотрелось древней диковиной, которую в спешке восстановили для единственного показа. Вот куда нас запихнут, словно рыбий жир, подумал я.
Вскоре начали появляться беженцы — беглецы. Они приходили подозрительными группами по двое и трое: мужчины, женщины, дети. Пока они собирались у причала, я подсчитывал в уме — восемь… двенадцать… семнадцать… двадцать пять… тридцать… Люди продолжали подходить. Казалось немыслимым, что суденышко способно поднять нас всех. Матери крепко обнимали сыновей и дочерей. Мне захотелось плакать — такой надрыв был в этом желании родителей пойти на риск, чтобы обеспечить детям лучшую жизнь.
Вот они — беглецы, люди, обуреваемые одновременно отчаянием и надеждой, жмущиеся друг к другу и с глубоким недоверием рассматривающие траулер. Здесь собрались не дураки, и они понимали, что их судьба — то ли орел, то ли решка. Люди сомневались, что эта посудина способна доставить их до места. Я всмотрелся в их лица: неужели до того, как умереть, нам предстоит заняться каннибализмом? Неужели мне предстоит грызть мужскую ляжку и запивать женской цереброспинальной жидкостью с примесью желчи?
Я ждал вместе с Терри на причале. Контрабандисты появились словно ниоткуда — все как один в хаки. Капитан первым поднялся на борт. Это был худощавый человек с усталым лицом, беспрестанно потирающий ладонью шею, словно это была бутылка с джином. Он дал команду занимать места.
