– Очень близко, над самым верхом ворот, вот бы на волосок пониже, herra, и будет самое то!
Замечательно, но волосок трудно перевести в фунты. Эркенберт сделал все, что смог. Во-первых, он знал, что масса противовеса не изменяется, ведь теперь он перезаряжал машину, не снимая груз, а просто поднимая вверх короткий конец коромысла. Пока его команда занималась этим, налегая на неподдающиеся канаты, дьякон размышлял над своей задачей. От машины до ворот было три сотни ярдов или около того. Ему нужно было лишь чуть-чуть уменьшить дальность. Значит, в ряду его снарядов-разновесов нужно взять следующий, который на одну ступеньку веса тяжелее только что выпущенного камня. Но что, если снаряд упадет чуть ближе, чем надо? Как определить разницу? Если камень, примерно двухсотфунтовый, пролетает триста ярдов при своем весе, каков бы его вес на самом деле ни был, то какого веса должен быть камень, чтобы он теперь пролетел двести девяносто пять ярдов? Эркенберт знал, как найти ответ. Нужно умножить триста ярдов на двести фунтов и результат разделить на двести девяносто пять ярдов.
Но вся беда в том, что для Эркенберта – выпускника великой и знаменитой йоркской школы латинской премудрости, школы, в которой в свое время учился такой человек, как дьякон Алкуин, министр Карла Великого, поэт, издатель и комментатор Писания, – для Эркенберта эта задача выглядела совсем по-другому. Для него триста записывалось как ССС, а двести – как СС. Если III умножить на II, будет VI. Умножить С на С – здесь требовались уже не вычисления, а здравый смысл, и он подсказывал ответ: ХМ. У Эркенберта здравого смысла хватало, он в состоянии был довольно быстро, если и не сразу, вычислить, что ССС умножить на СС будет VIXM. Но VIXM – шесть десятков тысяч – больше было похоже на какое-то слово или название, чем на число. Сколько может получиться, если VIXM разделить на CCXCV, вряд ли скажет даже самый мудрый из людей, тем более находясь на поле брани.
Эркенберт поразмыслил и просто выбрал следующий по весу валун. Судя по написанным на его боку цифрам, он был фунтов на пять-десять тяжелее, чем только что выпущенный, – все приблизительно, как и те триста ярдов, в которые Эркенберт определил расстояние. Хоть дьякон и был арифметикусом, к абсолютной точности в цифрах он не стремился, разве что при вычислении доходов, символики библейских чисел и даты наступления Пасхи. К тому же Волк Войны раньше никогда не сталкивался с противодействием. Упавший в сорока ярдах снаряд противника разгневал Эркенберта – это было свидетельство, что хитроумный и враждебный разум противостоит воле Эркенберта, воле его императора и воле их Спасителя. А величина промаха порадовала дьякона – да и чего же еще ждать от невежд, пытающихся подражать мудрецам, невежд, не изучивших даже труд Вегеция? Им никогда не хватит сообразительности, чтобы приспособить блоки и веревки для подъема коромысла. Что это там рабочие так долго с ним возятся? Эркенберт махнул рукой монаху Ордена, чтобы тот подстегнул лентяев.
Один из тянущих канат, поскользнувшись на слое сухой пыли, осмелился заворчать на ухо своему соседу:
– Да я сам моряк, честное слово. Мы тоже все время так перекидываем рею наших латинских парусов через мачту. Но мы это делаем с помощью ворота. Этот ухарь когда-нибудь слышал о воротах?
Удар бича рассек моряку кожу на спине и заставил его закрыть рот. Когда стопорный болт был наконец водворен на место и тяжело дышащие люди оставили канаты, моряк незаметно пропустил свой канат под раму и, быстро завязав его полуштыком, двинулся прочь вместе со всеми. К чему это приведет, моряк не знал. Он вообще не понимал, что от них требовалось, зачем его прислали сюда, по приказу епископа сняв с корабля как раз в тот момент, когда намечался выгодный рейс. Но если можно как-то навредить, он готов.
Эркенберт с угрюмым удовлетворением осмотрел приготовленную к выстрелу машину, оглянулся на императора, наблюдавшего за дуэлью требукетов на безопасном удалении от метательных машин крепости. Позади стояли две тысячи готовых ворваться через ворота штурмовиков, возглавляемых баварцем Тассо, а также личная императорская гвардия.
Дьякон перевел взгляд на крепость и вдруг с изумлением увидел валун, взмывающий ввысь из-за вражеских ворот. В порыве ярости он заорал:
– Стреляй!
Видно было, как праща со снарядом рванулась от земли, закрутилась и послала валун в небо, наперерез приближающемуся снаряду противника.
Затем раздался оглушительный удар, стон рвущихся канатов, треск и скрежет разрушенных бревен и железных скоб.
Шеф удачно рассчитал поправку, и снаряд попал прямо в цель; разнообразные ошибки взаимно уничтожились, как это нередко бывает, когда стараются получить точность на пределе возможного. Дальность взята чуть-чуть больше, сопротивление воздуха вообще не учитывается, подвижку развалившейся во время выстрела рамы предсказать невозможно – но в результате все сделано правильно. Волк Войны мгновенно рассыпался на части от удара, попавшего точно в ось, разнесшего сразу коромысло, боковые укосы и клеть противовеса. Гигантский требукет был повержен в прах, последние бревна падали на землю, как конечности сраженного героя. Поднятая в воздух пыль стала потихоньку оседать и припорашивать принесший столько разрушений снаряд, словно пытаясь прикрыть его, сделать вид, что ничего не случилось. Ошеломленный Эркенберт полез осматривать обломки. Тут же опомнился, стал подслеповато вглядываться в сторону ворот – куда попал его снаряд? Позвал своего наблюдателя Годшалька, задал ему главный вопрос.
– Небольшой недолет, – флегматично отрапортовал bruder Годшальк. – На полволоска повыше, и было бы самое то.
Шеф с крепостной стены поглядел на упавший в четырех шагах от ворот вражеский снаряд, затем всмотрелся в тучу пыли, отметившую попадание во вражеский требукет, понял, что мелькнувшие за мгновенье до этого тени были крутящимися в воздухе обломками машины, глубокомысленно задумался о пользе вычислений. Шеф испытывал глубокое удовлетворение. Он сумел найти правильный ответ. Ответ не только на эту задачу, но и на многие другие.
Хотя оставалась еще главная проблема. Когда радостные крики защитников крепости начали наконец стихать, Шеф поймал ликующий взгляд Бранда, на добрый фут возвышавшегося над ним.
– Мы справились с огнеметами, мы справились с катапультами, – торжествовал Бранд.
– Нам надо сделать большее, – ответил Шеф.
Бранд посерьезнел.
– Да. Нам нужно нанести им крупный урон, я всегда это говорил. И как мы намерены это сделать?
Шеф помолчал. У него появилось странное чувство, как у человека, который потянулся за мечом, десять лет висевшим на поясе, и не обнаружил его. Шеф снова попытался воззвать к источнику своего вдохновения, к своему советчику, к своему богу.
Никакого отклика. Теперь у него была мудрость Аль-Хоризми. Мудрость Рига ушла.
Глава 25
Император римлян понуро опустился на походный стул с исказившимся от бесконечной усталости лицом.
– Полное фиаско, – сказал он. Потянулся за Святым Копьем, которое всегда было при нем, прижался щекой к наконечнику. Через несколько секунд почтительно, но по-прежнему устало поставил Копье на место.
