деятелей.
– О, нет, благодарю вас, – тревожно возразил старик. – Господь с ними! Сейчас, когда весь мир изолгался, читать речи, – засорять только душу.
– Да, но по речам можно все-таки судить о фактах, о настроениях.
– Когда люди лгут, факты лгут вместе с ними. А что касается настроений…
Старик не докончил своих слов, опустил глаза, задумался.
– Впрочем, знаете, что? – повернувшись ко мне, продолжал он. – Речи, конечно, мне не нужны. Во всех рассуждениях, мыслях – всегда подтасовка. А вот отдельные слова – дело другое. По отдельно взятым словам иногда, действительно, можно выяснить кое-что. Ну, хорошо. Если не трудно, загляните ко мне как-нибудь, принесите газеты. А я просмотрю, кое-что отмечу и после верну.
* * *
Вернувшись на ферму после визита, я со следующего дня снова погрузился в занятия и, сказать по правде, совсем забыл об отшельнике. Только через неделю, когда работа была окончена, я вспомнил о нем, хотел исполнить свое обещание – доставить газеты. Но, к сожалению, начались затяжные дожди. Уже без гроз, без игры звуков и красок, монотонно-унылые. Вокруг фермы исчезли горы, леса, стена серого тумана надвинулась со всех сторон. Пришло время возвращаться домой, в город. Но перед отъездом я все-таки оставил приятелю пук газет, чтобы он при случае передал их отшельнику.
И, вот, недавно, осенью, получаю с фермы от друга пакет и письмо. В пакете газеты и вырезки. В тексте речей политических деятелей Запада отдельные слова подчеркнуты карандашом. А в конверте приложен к письму листок, на котором написано, очевидно, рукою отшельника:
«Вот сколько раз встречаются в речах эти слова:
Мир – 640 раз
Демократия – 630 раз
Свобода – 502
Республика – 306
Справедливость – 155
Права человека – 141
Равенство – 112
Патриотизм – 99
Гуманность – 60
Сострадание – 12
Право убежища – 3
Любовь – 2
Самопожертвование – 1»
И внизу приписка:
«Темно впереди, страшно. В новой войне обе стороны окажутся побежденными. Что такое мир без Бога? Суета! А что без Бога – свобода? Справедливость? Права человека? Каждый толкует, как ему выгодно. Все возвышенные слова в речах есть. А того слова, которое одно только освещает другие, дает им действительный смысл, нет. Нет ни у кого на устах слова БОГ».
«Россия», Нью-Йорк, 19 ноября 1948, № 4007, с. 2–3.
Передовой задний ум
Помню 1919 год. В Ростове служил я в отделе военной пропаганды, редактировал добровольческую газету «Заря России».
Приходилось тогда встречаться с некоторыми английскими офицерами, приезжавшими из Таганрога. Симпатичные были люди, хорошие.
Особенно нравился мне мэджор[506] Джексон. Обо всем с ним можно было поговорить. Но что меня в нем удивляло, это одно: никак не мог понять он, какую мировую опасность представляет собой коммунизм.
– Дорогой Джексон, – спросил как-то я, – почему ваше командование не исполняет своего обещания? Почему не поддерживает нас в достаточной мере?
– Не может, старина, – дружески отвечал Джексон. – Во-первых, наша рабочая партия против. А во-вторых, большевицкая революция все-таки только ваше внутреннее русское дело.
Милый, хороший Джексон! Где ты теперь? Если жив, то старик, конечно. Наверно, дослужился до высшего чина? Может быть, ты ближайший помощник Монтгомери по созданию западного фронта против нашествия восточных орд? Или, быть может, проводишь в английском клубе план всеобщей мобилизации?
Бедный, бедный, трудненько сейчас тебе. И тебе, и вашим английским рабочим, которые теперь гонят коммунистов из своих тред-юнионов.
Ведь какая угроза создалась на Ближнем и на Дальнем востоке! Какие расходы в перспективе! Какой жуткое будущее. Для благосостояния родных островов!
* * *
В ту же эпоху Добровольческой армии один мой коллега по русской печати, редактор газеты в Одессе, свел знакомство с группой французских офицеров из штаба Франше д’Эспере[507].
Как рассказывал мне этот коллега, и у него было немало разговоров с французами на тему о помощи.
– Мы скоро уходим отсюда, – как-то раз конфиденциально заявлял ему один из них, командан Виссье.
– Но ведь это для нас катастрофа! – возмутился приятель. – Ведь вы обещали! Ведь, достаточно двух ваших дивизий, чтобы разгромить красных и покончить навсегда с коммунизмом!
– Да, но это ваше внутреннее дело. А мы терпим расходы, франк падает. Кроме того, французское общественное мнение…
Я лично не знал командана Виссье. Наверно, хороший был человек, умный. Где он теперь? Если жив, то возможно, находится в Фонтенбло при штабе главнокомандующего западными союзными силами? Как знаток по русским вопросам? А может быть участвует в составлении мобилизационного плана для Франции, Англии, Бенилюкса?
Бедняга, трудненько, наверное, и ему. Денег ни у одной страны нет. Оружия – тоже. Франк катастрофически пал. Общественное мнение – сбивчиво. А какие расходы в перспективе! И какая опасность!
* * *
А в ту же эпоху в Сибири один мой знакомый русский полковник беседовал с офицерами из штаба чешских легионеров.
– Дорогие мои, не уходите! – умолял он. – Поддержите нас в эти минуты!
– Нет, довольно вмешиваться в ваши дела, – отвечал капитан Поспишил. – Русские это начали, русские пусть и кончают. А у нас своя великая цель: создание независимой Чехии.
Поспишила я совсем не знал. Наверно, отличный был человек, большой патриот. И если он жив еще, то где? В Чехословакии? На свободе? В тюрьме? В лагере?
Или, быть может, при перелете из Праги в Братиславу вместе с другими пассажирами, приставил он дуло револьвера к виску пилота, заставил его снизиться в американской зоне?
Должно быть, в каком-нибудь мюнхенском кабачке бедный старик играет на скрипке. А жаль. Не будь Готвальда, он по-прежнему был бы на родине полезным работником.
Впрочем, это уже внутреннее дело Чехословакии.
* * *
А уже во время эмиграции пришлось мне жить в Болгарии, Сербии, Франции. Бывать в Германии, Австрии, Венгрии. И сколько встреч и разговоров со всякими милыми умными людьми!
В Белграде молодой дипломат Милош Ристич в ответ на мои предостережения о том, что коммунизм представляет мировую заразу, со смехом отвечал:
– Коммунизм? – О, то ни е могуче код нас[508]!
Славный Милош. Хороший был человек, большой патриот. Где он теперь? И если жив, то как сейчас думает: то е могуче код них или ни е могуче?
И в Софии болгарский профессор Колов успокаивал меня:
– Не бойся, братушка, у нас безопасно-то. Большевицкая-та револуция-та возможна-та только в России-те.
Уважаемый был профессор, серьезный. Как он себя чувствует, если жив? Здоров-то? Благополучен-то? Или ему сейчас немного не по себе-те?
И в Париже среди французов у меня было много друзей. Жюль Моран, например. Поль Энре. Шарль Рато. Еще давно, помню, лет двадцать назад, горячо доказывали они мне, что русский коммунизм явление азиатское, что западная культура психологии большевизма совершенно чужда.
Дорогие Моран, Энре, Рато… Живя во французской провинции, я давно вас не видел. Что вы? Как поживаете после выступлений коммунистов во Франции?
Сколько платите за картофель? За угол? За хлеб? Как думаете насчет Азии, насчет Европы, насчет различий психологии
