того, это господство людей, которые сами напуганы. Террор — это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх».
Не перекликаются ли эти слова с эпохой, которую пережил народ нашей страны за годы с 1936-го по 1953-й?
Вот реакция после прочтения долгожданного решения об установлении моей невиновности. Радость возвращения к жизни омрачалась великой исторической трагедией, постигшей нашу страну. Сознание взывало не к мести, а к полному торжеству справедливости и окончательному уничтожению питательной среды, вырастившей и взлелеявшей произвол и насилие.
Настойчиво укреплялась мысль, что предоставление мне свободы, ещё не означает всеобъемлющей победы и торжества ПРАВДЫ. Это только первый робкий шаг на тернистом пути.
С этими тяжёлыми мыслями, рвущими сердце и душу, распрощался я со своими товарищами у вахты, пожелав им скорой встречи со мной в Москве.
И, действительно, через несколько месяцев такие встречи в Москве состоялись.
…За столом в комнате, из которой увели меня восемнадцать лет тому назад, в разные дни и вечера сидели: Александр Иванович Тодорский, Сандлер, Тарлинский, Саша Алоев, Осадчий, Иван Иванович Александров, Евгений Данилович Косько, Лев Абрамович Абелевич, Константин Павлович Шмидт, Матильда Иосифовна Черняк, Арон Маркович Требелев, Файвусович, Павел Викторович Нанейшвили, Михаил Давидович Беднов, Раиса Павловна Глузкина, Леонид Наумович Вронский, Елена Владимировна Бонч-Бруевич, Лев Вениаминович Марморштейн, Сергей Шишкин, Иван Федосов, Анатолий Васильев, Дьяков, Вениамин Лазаревич Идкис и много, много других, побывавших в лагерях и тюрьмах.
Из лагеря я вышел с мешком за плечами и с деревянным чемоданом лагерного изготовления. Выйдя за вахту и очутившись за зоной в полной темноте од и и-одинёшенек, без крова над головой, вынужден был возвратиться на вахту и спросить, как пройти в город.
И… пошёл, уже не оглядываясь и спеша, как бы боясь, чтобы не догнали и не «водворили» опя ть. Вышел на главную улицу и вдали увидел группу людей у кинотеатра. Спросил кого-то, как пройти по адресу к Александрову Ивану Ивановичу, месяц тому назад освободившемуся по окончании своего срока.
Вот к нему-то, бывшему полковнику Советской Армии, и пошёл я поздним вечером 21-го апреля 1955-го года.
Устроился он в общежитии рабочих ремонтномеханического завода. Комнатушку в двенадцать квадратных метров делит ещё с четырьмя освободившимися людьми: токарем завода Переплётчиковым с молодой женой и пожилым строгальщиком Красиковым с девушкой Варей.
Несмотря на явную нескромность и несуразность с моей стороны искать у этих людей приюта, меня всё же никуда не переадресовали и с радостью освободили местечко на полу.
Раскинул на полу бушлат, в голову положил валенки, прикрыл ноги телогрейкой, и не то чтобы уснул, а просто замер, провалившись в желанное, сковавшее всего меня забытьё. Пока я спал, Александров успел сбегать к Эдельману и заручиться у него согласием в течение двух дней не выходить на работу, чтобы помочь мне в получении справок, различных характеристик, денег из лагеря, в приобретении железнодорожного билета, а заодно — успеть отпраздновать своё и моё освобождение.
Два дня ушли на хлопоты и беготню. Побы вал у Осадчего, Баранаускаса, Эдельмана, Скитева. На третий день встретился с Екатериной Николаевной Лодыгиной (сейчас Петраковской). Несмотря на категорические наши отговорки, она увезла нас с Осадчим на автобусе в посёлок одной из крупнейших шахт Инты к себе домой, в свою, незнакомую нам семью.
Наш приезд всполошил всю квартиру. Сестра Екатерины Николаевны со своим добродушным и очень весёлым мужем и сосед по квартире со своей женой гремели на кухне кастрюлями и сковородками, что-то варили и жарили. В большой и светлой комнате был раздвинут стол. Белая скатерть украсилась графинами и графинчиками, бутылками, рюмками, тарелками.
Не прошло и получаса, а хозяин дома уже поднимал рюмку за моё освобождение, моё здоровье и здоровье моей семьи, с которой был знаком только понаслышке от Екатерины Николаевны, за торжество справедливости.
— Я пью за так называемого «врага народа». А ведь ещё не так давно я, мы, многие и многие верили, что эти враги существуют, что бывшие руководители промышленности и сельского хозяйства, огромных краёв и областей страны продавались за доллары иностранным разведкам. Многие из нас задавали мучивший нас вопрос: почему старые большевики, сидевшие в царских застенках, бесстрашно сражавшиеся на фронтах Гражданской войны и войны с фашистами признавались во всех чудовищных преступлениях, которых они не совершали, но в которых их на весь мир обвиняли. ПОЧЕМУ? ЗАЧЕМ? Ответа мы не находили и думаю, что не скоро получим его. Но встречи с ними, работа многие годы плечом к плечу, рука об руку, приводили нас к «крамольным» мыслям, что в стране не так уж всё и ладно, как нам твердили на митингах и собраниях. Мы недоумевали и не могли понять, откуда взялось столько врагов в стране, давно уже покончившей с крупной и мелкой буржуазией, с кулачеством, торговцами, в стране, провозгласившей всему миру окончание построения социализма. Каким-то не вполне осознанным внутренним чувством мы понимали, что вокруг творится что-то неладное, не совсем чистое, чуждое нашему обществу. Мы перестали верить на слово, нам казалось невероятным, что миллионы людей нашей Родины, заключённые в тюрьмы и лагеря, являются предателями, изменниками, шпионами, диверсантами. Мы потеряли веру в наш суд, прокуратуру и следственный аппарат. От таких мыслей становилось жутко. Мы жили в постоянном страхе за свою судьбу и судьбу наших семей. И не удивительно, ведь декларируемые законы защиты гражданских прав злой волей были попраны и не имеют былой силы. Заканчивая свой тост, хочу надеяться и верить, что возврата к неимоверно чёрному «вчера» больше не будет никогда. Я пью за тех, кто пронёс себя в эти тяжёлые годы, кто ценил жизнь со всеми её неурядицами и запутанностями, со всеми трудностями, кто цеплялся за каждый день и час руками, зубами и всем своим существом. Прошу, помогите же нам ответить на мучившие и мучающие нас вопросы! Скажите: почему, зачем, во имя чего погублены сотни тысяч прекрасных и нужных стране людей? Ответьте и на вопрос: в чём вы черпали свои силы для сопротивления, что и кто вам помогло остаться людьми?
Нужно было отвечать, и как мог, я ответил.
— Не взыщите на то, что чёткого и ясного ответа на ряд заданных вопросов я дать вам не смогу. Не подумайте, что я от вас что-то прячу. Мне уже за пятьдесят, жизнь, как говорят, уже давно сделана. Перед вами седой старик, у которого волею злой судьбы и недобрых людей вырвано почти двадцать лет. Но день за днём я возвращаюсь к прожитым мною годам и
