страсть обладания и прежнее вожделение, и вечерами, когда они, уединившись в своей комнате, занимались любовью, Надежде приходилось закусывать губы, чтобы не застонать и не вскрикнуть от полного удовлетворения и не потревожить сон других обитателей. Отец, видимо, слышал кое-что, поскольку однажды похлопал Ивана по плечу и, лукаво прищурившись, сказал:
– Давай, сынок, старайся, может и увезёшь из отцовского дома моего будущего внучка или внучку: говорят, что дома и стены помогают, – пошутил он.
Время прошло незаметно и утром пятого дня у ворот усадьбы заржала лошадь – это кучер, вернувшись от брата, заехал за пассажирами, чтобы отвезти их обратно к месту жительства и службы.
Иван и Надежда тепло простились с Петром Фроловичем и Фросей, погрузили свои пожитки, и коляска запылила по дороге, увозя Надежду из этих мест навсегда, а Ивана на долгие годы войны и смуты, которые предстояли ему впереди.
Обратная дорога сложилась удачно – по сухой погоде, и дожди начались, едва они ступили на порог своего дома, где их встретила Даша, ожидавшая возвращения хозяев в условленный день.
Вернувшись домой, учителя занялись подготовкой к занятиям, время летело быстро, и скоро наступил день первых уроков в новом учебном году – это был второй год их жизни и работы в Орше.
Со времени поездки к отцу Ивана прошло более двух недель, и Надежда не почувствовала привычного женского недомогания в установленные сроки.
– Неужели отец Ивана был прав, и она понесла именно в родном доме Ивана, – с радостным ожиданием думала Надя, когда проходил очередной день. Прошла ещё неделя, все сроки прошли, и Надежда уже готовилась объявить радостную весть Ивану, когда среди ночи почувствовала резкие боли в животе, свидетельствующие, что её ожиданиям не суждено было сбыться и на этот раз. Разочарованию женщины не было предела, она тихо всплакнула среди ночи, а утром сказалась совсем больной и уединилась в своей комнате, благо был воскресный день.
Далее их учительская жизнь потекла по привычному руслу: днем уроки, обед дома, проверка домашних заданий и подготовка к завтрашним урокам, ужин, чтение книги, если она есть, и уход в спальню ко сну.
Любовные страсти уступили место ровным супружеским отношениям, входящими в привычку, но ещё не ставшими обязанностью. Даже в банный день они далеко не всегда предавались плотской утехе на банной лавке, в сизоватом и жарком тумане клубящегося пара. Если такое случалось, и оба получали полное удовлетворение, то Надежда весь воскресный день бывала в хорошем настроении и не досаждала Ивану мелкими раздражёнными придирками, что: то не так, это не эдак, жизнь скучна и однообразна, и через пару лет они превратятся в обывателей, что подобно свиньям в хлеву, довольно похрюкивают в своих домах в полном довольствии своею серой провинциальной жизнью.
Отдушиной в череде будничных дней были редкие встречи с местной интеллигенцией на званых вечерах по случаю праздников, именин или без всякой причины – лишь бы развеяться.
В такие дни Надежда тоже бывала весела и оживленна, подбирала платье из своего гардероба, который весьма пополнился за последний год, её стараниями и при одобрении Ивана, считающего, что на своём внешнем виде женщина экономить не должна. Сам Иван обзавёлся лишь парой приличных костюмов, которые и надевал в гости, а остальное время ходил в подобии униформы, что рекомендовалась учителям, как и мелким чиновникам из министерства просвещения: китель полувоенного образца со стоячим воротничком и латунными пуговицами, зауженные брюки и полуботинки, а на голове фуражка без кокарды.
Собираясь на званый вечер, они тщательно одевались и степенно шли улицами до места встречи: обычно это было офицерское собрание, земская управа или приличный трактир в центре городка, куда в этот день пускали только по приглашениям.
Званые вечера проходили по единому распорядку: торжественные поздравления, застолье, музицирование кого-либо из гостей, танцы и светские беседы группками по интересам.
Наиболее привлекательной в этих вечерах была возможность пообщаться с людьми своего круга, узнать последние новости, посплетничать, беззлобно, насчёт общих знакомых; женщинам продемонстрировать свои наряды, которые без пользы висят по шкафам: по немощёным улицам, в пыли и грязи, не очень-то прогуляешься в новом платье длиной по щиколотки, а если немного короче, то считалось уже неприличным.
Осень прошла незаметно в дождях и уличной слякоти, а в конце ноября внезапно выпал снег и ударили морозы, но улицы в снежном убранстве посветлели, и сам городок казался вылепленным из сахара – снег прикрыл всю серость и убогость построек, домов и их обитателей, которые сменили армяки и тёмные пальто на светлые полушубки и шубы, крытые зелёным сукном у мужчин и алого цвета у девушек, которые словно снегири мелькали воскресным днём на улицах, направляясь к церквям – местам встречи горожан в свободный от меркантильных и житейских забот день.
Иван с Надеждой тоже обзавелись шубами, и иногда, если позволяла погода, вечерами прогуливались от своего дома до церкви и обратно, похрустывая снегом под валенками и любуясь яркими звёздами ночного неба. Иван часто пытался в такие минуты поделиться с женой своими мыслями, или рассказать что-то из школьной жизни, но Надежда обычно перебивала его рассказом об учительских сплетнях в своей женской школе, или пересказывая подробности случайной встречи с общими знакомыми, например, доктором или мужем своей сослуживицы Ольги, которая родила сына и теперь занималась его воспитанием, забросив учительство.
Разумной беседы обычно не получалось, Иван замолкал, слушая оживлённые монологи своей жены, которая не имела женского чутья, чтобы остановиться и послушать своего мужчину.
– Кто-то из древних греков сказал, что жена должна уметь слушать, слышать, молчать и повиноваться мужу, и тогда их брак будет прочным и счастливым, – думал Иван, слушая Надежду, которая никак не могла остановиться, пока длинно и путанно не расскажет очередную сплетню из своей учительской комнаты.
– Какое слияние души мужа и жены может произойти, если жена совсем не чувствует настроения мужа, неспособна выслушать его мысли и намерения, и главное, что никогда не высказывает одобрения его поступкам и действиям, и не восхищается вслух его качествами.
Ему и надо лишь немного похвалы, чтобы воспрянуть, сбросить уныние и скуку провинциальной жизни и начать энергично заниматься делом, вырваться из этого городка в Москву или в Петербург, в университет, посвятить себя изучению истории и добиться положения профессора или хотя бы приват-доцента, – морщился Иван от бесконечных словоизвержений Надежды во время вечерних прогулок.
Впрочем, такое же повторялось и дома: стоило Ивану высказать своё мнение, как Надя тут же критиковала его, ссылаясь на неведомых ему Марью Ивановну или Людмилу Фёдоровну, которые по этому
