— Обещаю, — ответил Перегрин, скрещивая на груди руки и тем самым показывая, что он не собирается ее трогать.
— Ты часто играешь роль девственницы? — спросил он.
— Два-три раза в неделю, — сухо ответила девочка, — и надеюсь, вы знаете, как это делается. Пары уксуса для того, чтобы сузить проход, затем вставляется губка, пропитанная кровью. Большинства мужчин так и не догадываются, что имеют дело не с девственницей, особенно когда ты отбиваешься и кричишь.
— Как тебя зовут?
— Она назвала мена Дженнифер, но мое настоящее имя Дженни Миллер.
— Тебя выкрали из семьи?
Дженни покачала головой.
— Иногда они крадут девочек прямо на улицах, но эта бывает редко, так как их можно купить очень дешево. Па продал меня за пять фунтов. Миссис Кент сказала, что это очень дорого, но она заплатила, потому что я хорошенькая и меня можно использовать не один раз.
— И много здесь таких девочек?
— Еще две. Настоящие девственницы приходят сюда только раз, продавая себя за гинею. Или их приводят родители всего на одну ночь. Мужчины, больные триппером, считают, что только девственница может исцелить их. Таких девочек сразу выгоняют. Она считает, что они могут разнести заразу.
Дженни уже освоилась, и напряжение с ее лица исчезло.
— Иногда она приводит ко мне мужчин, которые любят девочек, но так, чтобы те уже все умели. Эта работа посложнее, чем разыгрывать из себя девственницу.
— Как давно ты здесь?
Дженни пожала худенькими плечами.
— Уже давно. Три, а может, и четыре года. Она делает записи, чтобы не подсунуть меня одному и тому же мужчине. Однажды здесь был целый скандал, когда джентльмен узнал меня и ей пришлось изворачиваться и убеждать, что я сестра первой.
Три или четыре года, по пятьдесят гиней за каждый приход, думал между тем Перегрин. За это время миссис Кент сколотила себе целое состояние.
— Сколько тебе лет, Дженни?
— Кажется, семнадцать, а может, и восемнадцать.
— Неужели? Ты выглядишь гораздо моложе.
— В этом-то моя и ценность, — язвительно заметила Дженни. — Но с каждым разом мне все труднее выглядеть маленькой девочкой, даже несмотря на эту рубашонку. Боюсь, что скоро меня отошлют во взрослый публичный дом, где мне придется принимать много мужчин за вечер. Это будет очень трудная работа.
Перегрин видел, что под рубашкой Дженни скрывается тело женщины, а не ребенка. Никакие детские платья не смогут этого скрыть. Раздумывая, он крепко сжал зубы. Проститутка зарабатывает, конечно, больше, чем продавщица или молочница, но ее век короток. У этой девочки нет будущего. Интересно, знает ли она, что ее ждет впереди?
— Ты сможешь покинуть этот дом, если того захочешь? — спросил он.
— Очень сомневаюсь, — ответила она с горечью. — Даже если я убегу, мне некуда идти. Не хочу возвращаться домой. Мой отец сам бы использовал меня, если бы не знал, что за девственниц платят дороже. Работать на улице хуже, чем в публичном доме, а идти в услужение тоже не сулит ничего хорошего. Моя сестра служила горничной, и каждый мужчина в доме мог воспользоваться ею. В конце концов она умерла, пытаясь избавиться от ребенка.
Перегрин задумался. Кажется, у девочки есть здравый смысл. Похоже, она задумывается над своим будущим.
— Чем бы ты хотела заняться, выйдя отсюда? — спросил он.
Лицо Дженни стало серьезным.
— Я всегда мечтала быть горничной у какой-нибудь леди. Они обслуживают только одну даму, а не весь дом, имеют дело с красивыми вещами, им дарят платья. Я бы хотела служить какой-нибудь молодой и модной даме, которая бы одевала и защищала меня. Может, мне потом удалось бы выйти замуж за лакея. — Она немного подумала и добавила: — Конечно, если он не будет таким же пьяницей, как па.
Глаза Дженни засверкали надеждой.
— Почему вы меня расспрашиваете? — задала она вопрос. — Вы что, хотите, чтобы я стала вашей любовницей? Вы бы не пожалели. Я знаю все, что нравится мужчинам. Если пожелаете, я могу быть девственницей хоть каждую ночь.
— Мне не нужна любовница, — ответил Перегрин, — а если бы была нужна, то я предпочел бы, чтобы, она выглядела как женщина, а не как ребенок.
Он был недоволен тем, что его любопытство породило такие фантазии в голове Дженни.
На худеньком личике Дженни появилось плаксивое выражение.
— Пожалуйста — взмолилась она. — Вы не пожалеете.
Перегрин вздохнул. В городе было полно девочек, подобных этой. Некоторые из них находились даже в худшем положении, чем она, торгуя своими худенькими телами в подворотнях, умоляя каждого прохожего купить их, лишь бы заработать хоть монету на пропитание. Их было великое множество. Они рождались и сгорали, как мотыльки на пламени свечи. Его прежняя жизнь была бесконечной борьбой за выживание, и он быстро узнал, что сострадание — непозволительная роскошь. Он видел все формы деградации и страданий и хорошо усвоил, что всем не поможешь. Конечно, он может помочь этой девочке. Но что с того, если он спасет одну проститутку? На ее места придут тысячи других. Сколько несчастных, покалеченных детей бродят по улицам.
Дженни продолжала с надеждой смотреть на него, и он не мог вынести этого взгляда. Обычно он был более решительным в своих поступках и умел бесповоротно отказывать. Но иногда под влиянием какого-то импульса, который был выше его понимания, он совершал благородные поступки. Вот и сейчас в глубине души почувствовал этот импульс. Почему не протянуть ей руку помощи, если это никак не помешает намеченной цели? Иногда надо делать и добрые дела.
— Мне не нужна любовница, — резко повторил он. — Но если ты действительно хочешь уйти отсюда, я дам тебе кров и помогу найти работу.
От радости у Дженни перехватило дыхание.
— Да, я хочу уйти, — прошептала она. — Вы можете не сомневаться в этом, но ведь она никогда не отпустит меня.
Перегрин задумался. Конечно, он может выкупить девочку, но лучше ее выкрасть. Это будет дешевле и принесет ему удовлетворение. Таинственность стала основой его поведения, и в данном случае он все сделает тайком да к тому же утрет нос этой жестокой миссис Кент.
— Ты постоянно пользуешься этой комнатой? — спросил он.
Девочка кивнула.
— Я приду сюда завтра ночью, — продолжал Перегрин, — между двумя и тремя часами. Я брошу камешек в твое окно. Если ты будешь одна и захочешь уйти, то открой окно, и я закину веревку.
— Я не смогу поднять раму, — сказала Дженни. — Она накрепко замазана.
Подойдя к окну, Перегрин раздвинул тяжелые драпировки и увидел, что девочка права. Окно не открывалось годами, и на один слой краски наносился другой. Вынув нож, он стал по краям отскабливать краску, стараясь не разбить стекла. Рука его устала, но рама скоро открылась, и вместе с шумом улицы в комнату ворвался свежий ветер.
