Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Захваченная живым, острым, душистым воспоминанием, Троянда замерла, прижав руки к груди и растерянно озираясь… как вдруг увидела нечто, от чего дыхание ее на миг пресеклось.
В тени магнолии, усыпанной огромными белыми, словно бы восковыми цветами, лежала какая-то темная груда. Она была едва прикрыта чем-то алым, скомканным, и Троянда не поверила своим глазам, когда разглядела, что это лежит Молла, едва прикрытая своим задранным на грудь ярким балахоном.
Так вот куда она пропала! Госпожа ждет, а эта негодная негритянка спит в кустах, даже не замечая, как безобразно задрано ее платье.
Троянда гневно ринулась вперед – и замерла.
В позе Моллы, лежащей так неподвижно, с безвольно раскинутыми ногами, было что-то особенное… что-то жуткое! Дрожь прошла по плечам Троянды, она замерла, не решаясь даже позвать и нарушить эту тишину, которая только что была солнечной, трепещущей, звенящей, но вдруг сделалась мертвенной, давящей. Она могла только затаить дыхание и смотреть…
Она могла только смотреть, и глаза ее, постепенно привыкая к сумраку тенистого уголка, начинали все отчетливее видеть запрокинутую голову Моллы, ее широко разбросанные руки, в которых были зажаты пучки с корнем выдранной травы, огромные груди, окаменело воздетые к небесам, опустившийся, вдруг сделавшийся плоским живот, мучительно раздвинутые ноги… и лужу крови, в которой она лежала, которая уже не лилась, а почти вся впиталась в землю.
Троянда пронзительно вскрикнула, а потом горло ее перехватил ужас, ибо она увидела темную, окровавленную головку и скрюченные ручки младенца, торчащие из чрева Моллы. Горло его было опутано пуповиной, и он был такой же неподвижный и мертвый, как его мать, которой не хватило сил разродиться.
Троянда испустила еще один крик – да такой, что ей почудилось, будто вся душа ее с болью исторглась из тела, – а потом рухнула наземь, и сознание покинуло ее.
Глава V
Старый знакомый
Кто знает, может быть, Троянда так бы и пролежала до вечера, а то и до глубокой ночи в садике, но, по счастью, слуги услышали ее истошный вопль и не поленились забраться на стену и поглядеть, что стряслось. Хозяин отсутствовал, но дома оказался Луиджи Веньер, который всем и распорядился.
Троянду уложили в постель; мертвую, прикрыв, унесли; Луиджи оказался до того расторопен и заботлив, что велел отмыть дочиста траву, на которой лежала Молла. Траву-то отмыли, однако кровь уже успела так глубоко впитаться в землю, что невозможно было искоренить зловещее бурое пятно, так и сквозившее из-под зелени. Однако Троянда об этом не знала. Проведя день в глубоком беспамятстве, она очнулась лишь за полночь и впала в такое отчаяние, разразилась такими рыданиями, что Аретино не знал, как ее успокоить. Всюду чудился ей призрак Моллы; отовсюду слышалось медленное шлепанье ее босых ног, из-за каждой портьеры сверкали мученически выкаченные, слишком яркие белки.
Аретино едва сдерживал ярость. Всякое случалось в его доме, этом многоликом мире: драки, поножовщина, неописуемые оргии, даже покушение, когда кондотьер Пьетро Строцци за одну сатирическую песенку возненавидел Аретино и послал bravi заколоть его в постели, – но такая гнусность впервые осквернила этот дворец.
Ему, разумеется, не было жаль Моллу: сама виновата! – но состояние Троянды пугало и раздражало его. Он еще не насытился этой покорной, всепоглощающей любовью, его еще возбуждали постоянное смиренное ожидание любовницы, ее готовность жить им одним, ему нравилась женщина, не обремененная лишними знаниями, ревнивыми подозрениями, не задающая никаких вопросов, не осмеливающаяся ворчать на то, что ей не нравится присутствие других аретинок, или хорошеньких мальчиков с томными, сильно подведенными глазами, или попойки, или случайные люди, все время что-то жующие в буфете, где слишком много мучного и мясного… «Меньше знаешь – лучше спишь, – философски размышлял он, – а то, чего не знаешь, вообще не существует». Но теперь все изменилось. Теперь Троянда плачет, и кричит, и уверяет, что призраки одолевают ее, и называет три свои великолепные комнаты окровавленной камерой пыток… Она не в себе, это понятно, поэтому Аретино не обижался. Он по сути своей не был человеком злым, тем более не мог он быть злым к столь прекрасной женщине, а потому решил, что Троянду необходимо излечить, сменив обстановку ее жизни.
В правом крыле дворца, на втором этаже, есть три неплохие комнаты. И тоже сад, но попросторнее, весь заросший розами. Чудесное местечко. Троянде там будет хорошо. Правда, комнаты стоят пустые и неубранные после того, как оттуда сбежал этот юный дурачок Винченцо. Неужели ему было мало тех денег, что платил Аретино? Ну, пусть поищет другого такого щедрого и снисходительного покровителя. Надо велеть Луиджи все переделать, убрать в тех покоях, повесить картины, портьеры, поставить мебель. И все, все должно быть совершенно другое, новое, ни одна вещь не будет напоминать Троянде о той жизни, в которой присутствовала Молла. И Аретино оденет ее во все новое с головы до пят, осыплет новыми драгоценностями. Все, что она пожелает, только бы успокоилась, только бы снова стала той же веселой птичкой, которая беззаботно чирикала в золотой клетке в ожидании своего хозяина.
Все новое! И – вот замечательная, поистине великолепная мысль! – эти новые вещи Троянда сможет выбрать себе сама. Целый день они вдвоем проведут на Мерчерие[23], и он будет покупать Троянде все, что ей ни пожелается, пусть даже это будет солнце в небе. А потом, к вечеру, они вернутся во дворец, пройдут в новые, свежеубранные покои, куда будут уже доставлены все покупки, устроят великолепный ужин, отмечая новоселье… а потом будет ночь, такая ночь, что золотая роза Аретино забудет обо всем на свете, не то что об этой дикарке Молле, которая всем была хороша, да вот беда, оказалась так глупа, так непроходимо глупа, что заслуживает теперь лишь скорейшего забвения.
И, изгнав мертвую африканку из своей бездонной памяти, Аретино вытянулся на постели рядом с беспокойно дремлющей Трояндой, намереваясь хоть немного поспать перед оргией покупок, которая начнется завтра с самого утра.
* * *
О, эта улица Мерчерие! Блестящие патриции и патрицианки, разряженные в пух и прах; албанские воины, находящиеся на службе у республики; греки; матросы всевозможных судов; залитые в золото и багрянец должностные лица Венеции; гондольеры в бархате – все мешалось, сталкивалось и разливалось по узкой улице, между двумя рядами блестящих лавок. Витрина каждой была убрана с таким вкусом и роскошью, что представляла собою бесценную картину. Сукна, разные невиданные материи, шелка, атласы, бархат, дивные, тончайшие в мире кружева, изящные бахромы, полотна, разноцветные ленты, парча, золото, серебро, жемчуг, брильянты – все это представляло зрелище неописуемое.
У Троянды разбежались глаза, она не знала, куда смотреть: то ли в витрины, то ли на платья проходивших мимо дам (некоторые повергали ее в завистливый столбняк!), то ли, задрав голову, разглядывать балдахины с золотыми кистями, украшавшими каждую лавку. Все стены в честь завтрашнего праздника Успенья Богоматери были закрыты волнами белого шелка и атласа, от дома к дому через улицу висели цепи, на которых красовались фонари из граненого хрусталя. Наверное, вечером, когда зажгут эту иллюминацию, горящая бесчисленными огнями и убранная во все белое Мерчерие будет представлять собою воистину волшебное зрелище! Впрочем, подумала Троянда, если они с Пьетро и дальше будут продвигаться с такой же черепашьей скоростью, останавливаясь перед всякой витриною, заходя во всякую лавку и покупая все подряд, они недалеко уйдут, и вечер застанет их на Мерчерие, и они увидят все великолепие иллюминации.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
