– Именно тогда мои любовь и преданность были особенно сильными, – рассказывала Джеки. – Я жила ради двух телефонных звонков в неделю.
Джеки понимала, что друзья не сочувствуют ей. Она отгородилась от всех и общалась только со своим исповедником отцом Джоном. Она писала Полу длинные послания, а по вечерам пила вино. При любой возможности она летала в городок на Среднем Западе, где располагалась тюрьма. Джеки познакомилась с другими людьми, которые также навещали здесь своих близких, но убеждала себя, что во всем отличается от них. Она рассуждала так: Пол не совершал насильственных действий и не продавал наркотики, как многие из тех, кто находится здесь тюрьме, он просто стал жертвой «несправедливости чудовищного масштаба», которую устроили злобные судьи. Себя она тоже чувствовала пострадавшей от их вопиющей несправедливости.
– Все это не давало мне жить своей жизнью, – объясняла Джеки. – И это не позволило мне завести детей.
Добиться оправдания Пола стало для нее делом всей жизни; этому она посвятила всю себя, во имя этой цели стала, в конце концов, добровольной жертвой.
Джеки легко соглашалась с тем, что ее лучшие качества проявляются в преодолении препятствий, и эти годы не были исключением. Как только Полу пришлось вернуться в тюрьму, она подняла все свои связи во властных структурах и средствах массовой информации. Она искала тех, кто помог бы придать гласности этот случай. Джеки даже обратилась к знакомому конгрессмену и слезно просила его ускорить утверждение приговора федеральным прокурором США, в надежде, что Пола признают невиновным.
В мае того года отец Джон пригласил Джеки в паломническую поездку в Израиль. Она с радостью согласилась:
– В этом заключалось мое предназначение – ехать туда и молиться за Пола.
Джеки умоляла Господа у Стены Плача, на вершине горы Синай и во всех значимых католических церквях Иерусалима. Она приобрела огромное количество четок и других молитвенных предметов, чтобы передать их Полу. Посещение тюрьмы, в которой Иисус провел ночь перед распятием, вызвало у нее бурю эмоций; эта параллель, которую она проводила между одним невинно заключенным человеком и другим, ощущалась почти непереносимой. Но ей повсюду было хорошо, потому что она была вдохновлена своей целью.
– Я чувствовала тяжесть, но в то же время была уверена, что поступаю правильно и что все мои молитвы и усилия приближали меня к победе.
Пола отпустили на поруки поздней осенью. Сначала его перевели в центр социальной реабилитации для бывших заключенных, а несколько месяцев спустя разрешили жить дома, хотя и с контролирующим устройством. Потом он узнал, что недавно назначенный федеральный прокурор, приятель знакомого Джеки, прекратил дело. До конца неясно, какую роль сыграли в этом хлопоты Джеки.
Она просыпалась с мужчинами и не помнила, как попала к ним в постель, а голова гудела от похмелья.
Вскоре после получения радостного известия Пол начал изменять обещаниям, котрые так щедро раздавал в начале отношений. Он отложил развод с женой, когда ей стало известно о Джеки. Несмотря на то что Пол присматривал жилье в Нью-Йорке, он говорил Джеки, что им не следует съезжаться прямо сейчас.
– Я чувствовала, что он уходит, – рассказывала Джеки.
Однажды вечером они поссорились, после того как Джеки, выпив лишнего, выдала язвительное замечание о жене Пола. Она сама предложила разойтись на время, но когда Пол согласился, была убита наповал.
– Я едва могла дышать, – вспоминает Джеки. – У меня почти остановилось сердце. Это была физическая боль.
Джеки рассказывала, что во время этого временного разрыва она просто функционировала – «как зомби». Она сидела в офисе, где неизбежно поддавалась жгучему желанию рассматривать фотографии Пола на своем компьютере. Потом перечитывала старые электронные письма и, естественно, начинала всхлипывать.
– Я должна была запираться в кабинете, меня тошнило, – призналась она.
Джеки плакала везде: на работе, в метро, дома, по ночам, когда слушала любимые песни Пола.
– Мой врач прописал мне лекарства, потому что я могла только рыдать, рыдать и рыдать.
Джеки начала выпивать по-настоящему. Она всегда полагалась на алкоголь, когда нужно было успокоить нервы, но теперь пила очень много. В выходные она накачивалась алкоголем, и однажды, в самый канун Нового года, перебрав, упала на тротуар прямо перед своим домом и разбила лицо. Следующий день она провела в приемном покое «скорой помощи». Однако этот случай не испугал ее: Джеки была равнодушна к своей боли. Если бы только она была иной – более красивой, уверенной в себе, более, более… Если бы только она упорнее сражалась за Пола…
– Я чувствовала, что потеряла так много… Этой потере могли соответствовать только рыдания и чувство полнейшего опустошения.
Она продолжала сильно выпивать следующие четыре года в надежде потопить воспоминания о Поле. Часто, напившись, она искала общества мужчин и скоро обнаружила, что секс заглушает боль от расставания с Полом. Она спала с другими женатыми мужчинами, с коллегами, незнакомцами; она просыпалась с мужчинами и не помнила, как попала к ним в постель, а голова гудела от похмелья.
– Мне требовалось отомстить миру, и я мстила, когда вела себя таким образом.
В конце концов она решила протрезветь. И хотя прошло пять лет с тех пор, как она последний раз виделась с Полом, и она не пила уже целый год, мысли о Поле продолжали непрошенными посещать ее разум.
– Я все еще фантазирую, когда еду в метро, что со мной произойдет что-то ужасное и Пол будет испытывать вину весь остаток своей жизни.
Непристойное увлечение
История Р. БерендзенаРичард Берендзен никогда не планировал звонки. И все равно совершал их, чаще всего это случались днем, когда ощущение тревоги было особенно острым. Когда его мысли блуждали вокруг телефона на столе, он уже не мог думать ни о чем другом.
Берендзен был президентом Американского Университета, Вашингтон, округ Колумбия. Сначала он делал звонки только изредка. Однако с января 1990 года ему требовалось это все чаще. Берендзен выбирал жертву из рекламных объявлений в газете, где предлагались услуги по уходу за детьми. Выбрав, он просил помощника не тревожить его и отправлялся в свой личный кабинет, где опускал жалюзи и выключал свет. Если он нервничал – «кружилась голова и стучало в висках», – то не мог сосредоточиться на работе и тянулся к телефону, и вскоре обнаруживал, что листает раздел объявлений в газете.
– Набирая номер, я мысленно покидал свой заполненный книгами кабинет и оставлял обязанности президента, – рассказывал Берендзен. – Я бросал жену и дочерей. Я отворачивался от всего, чему учился… На девяносто девять процентов я – публичный человек: президент университета, муж, отец. Но один процент – это бомба замедленного действия, разрушающая все, что я создал и чего достиг.
Берендзен спросил одну из женщин, которых он «интервьюировал», чтобы пригласить в качестве няни, как она относится к нудистам, и объяснил, что его жена и дети привыкли ходить дома голыми.
