Кестрель уставилась на свое отражение. Она напоминала себе распахнутую шкатулку, которая уже не может закрыться. Совершенно неприличный вид.
Волосы — это еще не самое страшное. Конечно, локоны выбились из высокой прически, но Кестрель в любом случае не могла заплести все в косы из-за короткой стрижки. Поэтому все привыкли к тому, что Кестрель вечно взлохмачена. Гораздо хуже, что золотая полоска на лбу совсем размазалась.
— У вас есть с собой масло и позолота? — спросил Тенсен.
Кестрель бросила недовольный взгляд в зеркало. У нее в руках даже кошелька не было. Где бы она спрятала косметику? Все осталось на туалетном столике в ее покоях.
— Я могу разыскать кого-нибудь из ваших служанок, — предложил Тенсен. — Или, может, у вас есть друг, которому вы доверяете? Тот, кто сможет принести все необходимое?
Кестрель прикинула, сколько времени это займет. Вспомнила о том, что одну из ее служанок подкупил Верекс. Представила, что скажет Джесс, если гэрранский министр земледелия подойдет к ней во время бала и попросит помочь Кестрель привести себя в порядок.
— Нет, — решила она. — Принесите мне лампу.
Тенсен посмотрел на нее с неодобрением. Он явно не понимал, как может помочь лампа, и волновался о зря потраченном времени. Но все же сделал, что попросила будущая императрица.
Кестрель задула огонь в лампе и поставила ее остывать на каминную полку. Затем кинжалом отрезала кусочек ткани от своей многослойной юбки, достала розы из тяжелой керамической вазы и намочила шелковую материю водой. Этой тряпочкой Кестрель убрала остатки полоски на лбу и заодно попыталась стереть и воспоминание о поцелуе Арина. После она отложила ткань, сняла ожерелье, выбрала самые яркие лепестки, раздавила их донышком вазы и растерла в пыль. Кестрель окунула палец в горячее масло и содрогнулась. Не дожидаясь, пока боль от ожога пройдет, она нарисовала на лбу новую горизонтальную полоску. Оставалась только позолота, Кестрель обмакнула палец в стеклянную пыль.
— Порежетесь, — предостерег Тенсен, но взгляд его смягчился.
— Я осторожно, — пообещала Кестрель и нанесла блестки на масляную полоску. Поправила выбившиеся локоны и покрепче заколола их шпильками. Розы вернулись в вазу, ваза — на каминную полку. Оставшуюся стеклянную пыль Кестрель стерла шелковым платком, а потом бросила ткань и ожерелье в огонь.
— Ну? — спросила она, повернувшись к Тенсену.
— Отлично.
Кестрель покачала головой.
— Какой вы оптимист! — Полоска на лбу блестела, но лишь отдаленно напоминала золото. — Вы всегда такой? Должно быть, да, раз уж решились написать мне, да еще и намекали, что нам нужно обменяться сведениями.
— Я ошибся?
— Вы забываете, что я занимаю более высокое положение. Так что спрашивать буду я, а вы отвечать. Министр Тенсен, кем вы были до Гэрранской войны, десять лет назад?
Рабам обычно не нравился этот вопрос. Они сжимали зубы, когда слышали его. Если бы у эмоций был звук, то в этот момент раздавался бы хруст. Будто стеклянные лепестки раздавили донышком вазы.
Но Тенсен лишь улыбнулся:
— Я работал актером.
— Ценный опыт для главного шпиона Гэррана, я полагаю.
Тенсен ничуть не удивился ее словам. Напротив, чиновник как будто получал удовольствие от разговора.
— Надеюсь, это очевидно не всем.
— Да, остается только надеяться, поскольку ваш губернатор всем дал понять, что не явится, и прислал вас вместо себя. Тем самым он показал, что считает вас значительной фигурой и довольно умным, наблюдательным человеком, которому доверяет. Вы, конечно, постарались выставить себя слабее, чем есть на самом деле, но я вижу, что вы вовсе не старик, который засыпает на ходу.
— Ну, я действительно стар. В этом я никого не обманываю.
Кестрель только отмахнулась:
— Так вы действительно занимаете должность министра земледелия?
— Я могу играть разные роли.
— Вы все-таки большой оптимист, если думаете, что император ничего не заметит. Особенно теперь, когда узнал, что во дворце есть гэрранские шпионы.
Улыбка исчезла с лица Тенсена.
— Вы что-то можете мне сказать, госпожа?
— Только то, что наш разговор закончится прямо сейчас, если вы не пообещаете мне кое-что.
Министр приподнял брови.
— Обещайте, что Арин никогда не узнает о нашем разговоре, — потребовала Кестрель. — Я готова поделиться сведениями. Можете передать их своему губернатору, но не упоминайте меня.
Тенсен окинул ее внимательным взглядом. Он провел узловатыми пальцами по резной спинке стула и поджал губы, будто ему не понравилась резьба.
— Я знаю, у вас с Арином все… сложно после восстания. Вы жили в его доме.
— Против собственной воли.
— Поначалу — возможно.
Помедлив, Кестрель ответила:
— Я не могла остаться.
— Моя госпожа, не мне судить о ваших желаниях и о том, что вы могли или не могли сделать. Но условие меня удивило. Если вы на стороне нашего губернатора и готовы поделиться сведениями, то почему нельзя рассказать Арину? Я поклялся перед богом верности, что буду честно служить ему. Вы заставляете меня нарушить клятву.
— Вы знаете, почему мне тогда удалось сбежать?
— Нет.
— Арин отпустил меня, хотя понимал, что это все равно что пригласить валорианское войско к стенам города. Поэтому пообещайте, что Арин ничего не узнает. Это в ваших же интересах. Безопасность родины — и даже его собственная — для него не на первом месте.
Тенсен молчал.
— Вы понимаете? — продолжила настаивать Кестрель. — Понимаете, что Арин не должен знать, кто поделился с вами сведениями? Вы сами помешали мне войти в зал. Давайте отбросим притворство: вы знаете, почему я так выглядела и почему мне нельзя было появляться на людях в таком виде. — Она уставилась на свои руки, не зная, куда их девать, и представила, что держит розу, одну из тех, что стояли в вазе. Кестрель почти чувствовала под пальцами бархатистые лепестки.
— Мы с Арином не можем быть вместе, — тихо закончила она. — Это опасно. Нам лучше держаться подальше друг от друга.
— Да, — кивнул Тенсен. — Я понимаю.
— Так вы обещаете?
— Вы так уверены, что я сдержу обещание?
— Я знаю, что могу уничтожить вас, если вы его нарушите.
Тенсен издал смешок — так иногда смеются старики над молодежью.
— Говорите, госпожа. Даю вам слово.
Кестрель рассказала ему про Тринна и передала слова несчастного узника. Министр слушал, прижав ладонь к губам и потирая уголок глаза большим пальцем. Постепенно Тенсен сжал руку в кулак и прижал ко рту, будто его вот-вот стошнит. Когда Кестрель закончила, он убрал руку и проговорил:
