Власть исполнительного лица — римского магистрата — рассматривалась как общественная обязанность гражданина, от которой он не мог уклониться, обязанность, возлагаемая народом в интересах res publica (Sail. Ep., II, 7; I, 5). В чрезвычайных обстоятельствах это выражалось формулой — videant consules, ne quid detrimenti respublica capiat.
Подобные представления о власти и структуре власти позволяют говорить об изначальной слабости принципов республиканизма и демократизма в Риме. Значение обычая было больше, чем закона; идея правотворчества не была распространена; нерушимость старины была общим лозунгом всех субъектов правления; новые явления политической жизни подводились под старые формулы.
С развитием территориальной и социальной мобильности римского гражданства идея республиканизма — коллективной ответственности за состояние государства — оказалась значительно ослабленной. Обнаружилось постепенное ослабление демократических основ традиционной системы управления, возникли новые обоснования легитимности публичной власти. Современниками это воспринималось как падение самой республики. Луцилий в своих сатирах, написанных около 130—102 гг., рассказывал о совете богов по поводу «крайнего людского положенья: как спасти народ и Рим, чтоб могли они доле существовать…» (пер. М. Л. Гаспарова — Lucil. Sat., I, 4—5). Младший современник Луцилия — Варрон — рассматривал положение дел в государстве как «всемирное безумие» (пер. М. Л. Гаспарова — Varr. Sat. Eum., 117—118). Позднее Цицерон, разрабатывая римскую государственно-правовую теорию, говорил о государстве, доставшемся его поколению в наследство, как о картине, потускневшей от времени (Cic. De rep., VI, 1, 2). Эти оценки современников были унаследованы поздней римской историографией. Веллей Патеркул писал о постепенной деформации римских республиканских принципов начиная со 146 г., когда, по его мнению, «старый порядок был оставлен, внедрен новый; община обратилась от бодрствования к дреме, от военных дел к удовольствиям, от трудов — к праздности — uetus disciplina deserta, noua inducta; in somnum a uigiliis, ab armis ad uoluptates, a negotiis in otium conuersa ciuitas» (Vell., II, 1, 1).
Теоретическим воплощением принципа демократизма Римской республики было народное собрание (Polyb., VI, 14). Правда, изначально этот принцип имел декларативный характер, был ограничен системой, организацией и компетенцией компций. В Риме существовало несколько видов собраний: comitia tributa, comitia centuriata и concilia plebis, что, безусловно, снижало эффективность их работы. Другим фактором, ограничивавшим демократизм народного собрания, можно считать отсутствие строгой и разработанной системы представительства в comitia: оно было произвольным и зависело исключительно от активности самих граждан. При этом важно подчеркнуть следующую особенность римских народных собраний: даже в наиболее демократичных трибутных комициях — conciliae plebis — не было равной подачи голосов. Наиболее радикальный социальный элемент — римский плебс — распределялся лишь по 4-м городским трибам из 35. При условии, что каждая триба имела один консолидированный голос, римский плебс, следовательно, получал лишь 4 голоса. Еще менее демократичными в плане представительства были центуриатные комиции, поскольку они формировались по имущественному принципу. Наконец, суверенитет народного собрания ограничивался отсутствием законодательной инициативы и права обсуждения государственных дел на comitia, хотя следует отметить, что на contiones и всякого рода неформальных собраниях такая возможность была. Что касается выборов, то теоретически возможность свободного волеизъявления существовала, поскольку, как правило, кандидатов на должности было больше, чем свободных мест, и при определенной конкуренции можно было заявить о своих претензиях и политических предпочтениях. Кроме того, в 139 г. законом Габиния было введено тайное голосование (Cic. De leg., III, 35; Lael., 41; De leg. agr., II, 4). Однако на практике выборы были далеко не всегда свободными. Яркие примеры — неудача Гракхов при повторном выдвижении своих кандидатур, выборы Гая Мария, продиктованные внешней опасностью, Суллы или Цезаря, осуществленные под давлением их армий.
«Рассеяние» римского гражданства за пределы померия, усиление имущественных диспропорций в его среде, развитие внутри- и межсословной мобильности еще более снижали демократизм римских comitia. Участие в комициях италиков — мигрантов, переселившихся в Рим после Союзнической войны, после диктатуры Суллы de facto неограниченное, усугубляло маргинальную психологию римского плебса, делало представительство и авторитетность народного собрания еще более сомнительными. Вырванные из системы традиционных общественных связей и не интегрированные в новую социальную среду, переселенцы были удобным объектом политических манипуляций. Симптоматичны слова Ливия, относящиеся еще к концу III в.: «Такова природа толпы: она или рабски пресмыкается, или гордо властвует; свободы, которая позволяет жить и действовать умеренно, она не знает; и всегда есть люди, в силу своих прихотей готовые разжечь ярость, которые подстрекают души, жадные до казней, к кровопролитию и неограниченной резне — еа natura multitudinis est: aut seruit humiliter aut superbe dominatur; libertatem, quae media est, nee struere modice nee habere sciunt; et non ferme desunt irarum indulgentes ministri, qui auidos atque intemperantes suppliciorum animos ad sanguinem et caedes inritent» (Liv., XXIV, 25, 8—9). Характерное определение народному собранию дал в 131 г. Публий Сципион Эмилиан, назвав его собранием тех, кому Италия — мачеха (Vell., II, 4, 4). Неустойчивость социально-политической позиции comitia демонстрируют события 122 г. и отношение народного собрания к демагогическим инициативам Ливия Друза — противника Гая Гракха (Plut. G. Gr., 8—9; Арр. В. С, I, 23). Этот фактор использовал, по-видимому, и Ливии Друз Младший в 91 г. (Liv. Per., 71; Арр. В. С, I, 35). Веллей Патеркул подчеркивал, что предложения Друза в пользу плебса были своего рода приманкой, чтобы «соблазнив толпу меньшим, добиться большего» (Vell., II, 13, 2).
Для народного собрания второй половины II — начала I в. были характерны люмпенизация, коррупция, случайность состава и другие кризисные явления. Некогда воплощавшие законодательную власть и исполнительную волю всего римского народа comitia утратили свою роль. Наши наблюдения подкрепляются свидетельствами современников. Луцилий так описывал римский форум: «Ныне с утра и до ночи и в праздничный день и в обычный целый день напролет все, кто знатен и все, кто не знатен, бродят по форуму взад и вперед, ни на шаг не уходят, все единой заботой полны и единым стараньем — если болтать, то с оглядкою, если бороться — коварно, льстить — так взапуски льстить, и все притворяясь хорошим, строить подвохи — да так, словно каждый каждому недруг» (пер. М. Грабарь-Пассек — Lucil. Ex lib. incogn., 5). Варрон давал еще более резкую характеристику: «Где были народные собрания, ныне торг… Повелений законов не слушают, всюду бурлит лишь “дай” и “на”» (Varr. Sat. Men., 497—498). В подобной ситуации доминирующим в comitia неизбежно становилось мнение сената как наиболее консолидированной в социально-политическом отношении сословной группы. Но опаснее было то, что обозначился процесс перерождения всевластия римского народа во власть политических лидеров, руководивших народным собранием, которые благодаря манипуляции народными решениями заявляли о себе как о защитниках и представителях интересов народа. Если на их стороне оказывалась реальная сила (армия), они могли монополизировать в свою пользу верховные права народа.
