Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Алексей I с самого начала взял на себя руководство армией, не перекладывая его на плечи своих подчиненных, как делало большинство его предшественников. Через несколько месяцев после восшествия на престол он лично повел армию в Эпир, чтобы дать отпор норманнам. Последние в октябре 1081 года нанесли Алексею I и его войску унизительное поражение в битве при Диррахии. В следующие два года, когда норманны проникли вглубь территории Македонии и Фессалии, император провел несколько изнурительных кампаний, в итоге вынудив захватчиков вернуться в Италию. В 1084 году, когда норманны начали второе наступление на западном фланге империи, именно Алексей I снова лично выступил из Константинополя, чтобы отразить угрозу, – в данном случае намного успешнее. После того как византийцы перерезали пути снабжения и коммуникации армии норманнов, ряды последних начали выкашивать голод и болезни, после чего захватчики отступили и перестали тревожить византийские провинции на Балканах. «Греция после изгнания врагов была свободна и ликовала», – признал норманн, современник и очевидец этих событий{115}.
Успех в борьбе с норманнами стал мощным подспорьем для молодого узурпатора. Он взошел на трон, обещая дать империи новое будущее, и, несмотря на то что войны с норманнами не обходились без поражений, сделал то, чего не смогли сделать мусульмане Сицилии и король Гарольд в Англии, – успешно противостоял крупномасштабному вторжению норманнов.
Затем в 1083 году новый император обратил взор на печенегов, нападения которых не прекращались несмотря на большие успехи византийцев, достигнутые одним из новых назначенцев Алексея Григорием Пакуриани. «Я убежден, – написал этот командир об одной из таких своих побед, – что даже через много лет после моей смерти это чудесное деяние Господа Всемогущего не будет забыто»{116}. Он ошибался: печенеги оставались огромной проблемой в 1080-х годах, регулярно совершая опустошительные набеги на территорию Византии. «Их набег – удар молнии, – писал современник, – их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело – от множества добычи, легко – от быстроты бегства. Нападая, они всегда предупреждают молву, а отступая, не дают преследующим возможности о них услышать… если бы кто навел мост на Истре и стал искать скифов – все одно, он безумно погнался бы за недостижимым»{117}.
Алексей I неоднократно выводил армию навстречу завоевателям, но толку от этого было мало. Зимой 1090 года положение стало критическим – огромная армия кочевников-печенегов вторглась на территорию империи и достигла южной Фракии с намерением поселиться постоянно на богатых пастбищах около устья реки Энез (современная Марица) в опасной близости от Константинополя. Император собрал войска откуда только смог, встал лагерем у подножия холма под названием Левуний и приготовился к битве.
Сражение, которое произошло 29 апреля 1091 года, завершилось одной из самых ошеломляющих побед в истории Византии. «В тот день произошло нечто необычайное, – писала Анна Комнина. – Погиб целый народ вместе с женщинами и детьми, народ, численность которого составляла не десять тысяч человек, а выражалась в огромных цифрах. Это было двадцать девятого апреля, в третий день недели. По этому поводу византийцы стали распевать насмешливую песенку: "Из-за одного дня не пришлось скифам увидеть мая"»{118}. Можно сказать, что печенеги были уничтожены практически поголовно. Тех, кто уцелел в сражении, вскоре казнили, оставшиеся рассеялись по Балканам. Они никогда больше не представляли угрозу империи{119}.
Таким образом, первое десятилетие пребывания Алексея I у власти оказалось на удивление успешным. Угроза со стороны двух агрессивных и опасных соседей была устранена, причем в случае с печенегами – навсегда. Император уверенно чувствовал себя на троне в окружении надежных членов семьи, интересы которых близко совпадали с его собственными. Более того, нам практически неизвестны документы, указывающие на наличие внутренней оппозиции его власти – ни со стороны тех, кого он сверг в 1081 году, ни со стороны других претендентов на трон. Нет сомнений в том, что внутренний мир стало результатом мер, предпринятых Алексеем I, чтобы держать аристократию под контролем. Основных конкурентов император брал с собой на войну, держа их поближе к себе и подальше от Константинополя{120}. На время отсутствия Алексея в столице власть там переходила в руки Исаака, который имел недвусмысленные инструкции о том, как реагировать на любую критику в отношении новой правящей семьи{121}. Несмотря на очевидный страх Алексея I перед возможным бунтом или заговором, население страны приветствовало его восшествие на престол, а его правление стало глотком свежего воздуха для империи, которая в XI веке скатилась в застой.
Алексей I определенно не был сибаритом в отличие от некоторых его предшественников: тех больше волновало, что носить и как питаться. Например, Константин VIII (правил в 1025–1028 годах) мало занимался государственными делами и почти все время проводил в императорских кухнях, где бесконечно экспериментировал со специями и пищевыми красителями{122}. У Алексея были солдатские привычки и непритязательный вкус, он отвергал роскошь. Суровый и серьезный, император не любил болтать и всегда держал свои планы в секрете{123}. Кроме того, по словам его зятя Никифора Вриенния, Алексей с презрением относился к зеркалам, потому что считал, что «для мужчины и воина лучшими украшениями являются оружие, простота и праведная жизнь»{124}. Так же сдержанно он относился к прославлению себя в исторических хрониках. Его вовсе не впечатлило желание старшей дочери писать о его правлении – вместо этого Алексей I посоветовал ей заняться сочинением элегий и погребальных песен. А жене, когда та поведала императору о поручении написать рассказ о его жизни для будущих поколений, император ответил еще более резко: «Пусть они лучше оплакивают мою судьбу и скорбят о постигших меня бедствиях»{125}.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
