– Навожу порядок, – говорит Макс, хмурясь; он достает папки и сортирует их. – Здесь все перепутано. Я не могу поставить папку «Д» на место, если папки «Г» и «Е» стоят не там, где надо.
– Можешь, – предупредительно говорю я. – И даже должен, иначе Петерман поймет, что мы тут были.
Макс смотрит на меня и вздыхает.
– Ладно, – говорит он, смиренно заталкивает папки в ящик и открывает следующий. Бумаги вновь разлетаются, но, как ни странно, на этот раз они падают не сразу. Они подлетают к потолку, словно голубки, которых выпустили из клетки, и только потом опускаются на пол.
Макс чуть не подпрыгивает.
– Ты видела? – спрашивает он.
– Ох, да, – выдавливаю я из себя, в горле у меня слегка пересохло.
Макс опасливо косится на шкаф, потом открывает еще один ящик, и все повторяется. Будто внутри сидит невидимка и вышвыривает листы наружу. Я вижу, как Макс заглядывает внутрь, и догадываюсь, о чем он думает. Он открывает еще один ящик, но на этот раз ничего не происходит. Листы не вылетают, не кружат в воздухе и не падают. Перед нами обычный ящик, внутри которого все перепутано.
– Ничего не понимаю, – говорит Макс.
Меня бьет легкая дрожь.
– Я тоже.
– Нет, Элис, – Макс говорит так, будто я его не поняла. – Я ничего не понимаю. Бумажки летят вверх, к потолку, и я хочу знать почему.
Пожимаю плечами.
– Просто место такое странное.
Макс не двигается, выражение недоверия на его лице сменяется скептической ухмылкой.
– Что? – спрашиваю я.
Он отрицательно качает головой.
– Думаю, дело не в месте, а в тебе, – говорит он.
– Во мне? Да нет же! – Смеюсь и наклоняюсь над разбросанными бумагами.
Макс задумывается на секунду.
– Тогда, возможно, в нас. – Наши взгляды встречаются, и пару секунд мы неотрывно смотрим друг другу в глаза. Волосы у него слегка растрепались – слишком быстро хлопал ящиками, – они у него мягкие, как пух цыпленка, и я не могу удержаться от мысли, что даже несовершенство на нем выглядит идеально. Вытягиваю руку и пробегаю пальцами по одной из прядей, приглаживая ее, и вдруг слишком отчетливо слышу дыхание Макса, каждый вдох, каждый выдох. Но потом я вспоминаю о волосах Селесты, о том, как они упали ему на лицо и как она его поцеловала на скамейке у школы, и останавливаю себя.
– Это все займет много времени, – говорю я и сажусь на корточки, чтобы поднять бумажку с пола. – Может, посмотришь пока, что в других комнатах, а я наведу тут порядок.
– Уверена? – спрашивает Макс и тоже садится на корточки, собирая документы, которые рассыпал. Случайно мы хватаем одну и ту же стопку, и когда я поднимаю на него взгляд, Макс оказывается так близко, что я чувствую его запах. Хочу себе подушку из его свитера.
– Да, – говорю я.
Он отвечает кивком, поднимается и уходит в другую комнату. Собираю бумаги в стопки, сортируя их по фамилиям, и вдруг слышу, как он громким шепотом зовет меня. Иду в соседнюю комнату и вижу вот что: Макс стоит под сводом бывшей обсерватории. Отверстие для телескопа заделали стеклянным куполом, только подними голову – и увидишь звезды.
– Вот это да, – говорю я, вглядываясь в сверкающее небо. – Совсем как…
– В Мете, – заканчивает Макс за меня. Мы смотрим друг на друга. Я почти слышу симфоническую музыку на заднем фоне, и мне вдруг очень хочется «Opeo».
– Той ночью ты была очень красивой, – медленно говорит он, делая легкое ударение на слове красивой, и хотя мне безумно приятно это слышать, я закатываю глаза.
– Ты никогда не умела принимать комплименты, – замечает он, стараясь скрыть улыбку.
– Знаю, – вот все, что я могу сказать, потому что он прав.
Макс прячет руки в карманах.
– Я бывал там как-то раз. В Мете. Мы приехали из Бостона всей семьей на поезде. Я спросил сестру, а слабо ей коснуться картины Ротко. Оказалось, не слабо, – он смеется. – В общем, думаю, уже ясно, что в музее мы пробыли совсем недолго.
Сестру? Я раскрываю рот, чтобы спросить о ней – в наших снах она ни разу не появлялась, – но вместо моего голоса раздается голос доктора Петермана, и у нас над головами вспыхивает свет.
– Что тут происходит? – спрашивает Петерман. Он стоит в дверях, на нем невероятно короткие белые спортивные шорты, на плече висит большая спортивная сумка, на голове спортивная повязка.
– Доктор Петерман, – запинаясь, говорю я. – Что вы здесь делаете?
– У меня по средам тренировки по сквошу[9], а по пути домой я увидел, что в ЦИСе горит свет, – говорит он. – Я сейчас вызову охрану. – Петерман вытаскивает мобильник, чудом уместившийся в крошечном кармане шорт.
– Да пожалуйста, – говорю я. – Но вы только время зря потратите. Я обязательно вернусь. – Чувствую, что мои нервы напряжены до предела, щеки горят. Он не скроет от меня правды. Особенно теперь, когда мы подобрались к ней так близко.
– Мне не нравится твой тон, Элис, – говорит Петерман.
– А мне все равно. – Я пытаюсь себя сдержать, но получается плохо. Так всегда бывает, когда я не знаю, что делать. В такие минуты вся моя вежливость испаряется, будто ее и не было. – Сдаваться я не собираюсь. Даже если придется поселиться у ЦИСа в палатке или сжечь тут все дотла. – Конечно, я не собираюсь делать ничего такого. Меня просто иногда заносит, и тогда я ляпаю что попало, совершенно не думая.
– Спокойнее, – вмешивается Макс. – Никто не собирается ничего сжигать.
– Говори за себя, – бормочу я.
Макс меня игнорирует.
– Доктор Петерман, пожалуйста, не сердитесь на Элис. Иногда она будто с цепи срывается. Меня зовут Макс Вулф. – Он подходит к Петерману и протягивает ему руку, которую тот с неохотой пожимает. – Не знаю, помните ли вы меня, но я был пациентом ЦИСа примерно десять лет назад, в то же время, что и Элис. Уверяю вас, мы совсем не хотим усложнить вам жизнь. Мы просто ищем ответы на вопросы о том, что с нами произошло и почему мы снимся друг другу. – Не знаю, как он это делает. Такой уверенный в себе и такой обаятельный. Ему просто невозможно отказать.
Петерман застывает на месте.
– Вы и в самом деле снитесь друг другу? – Даже самый тактичный человек на Земле не смог бы помягче преподнести ему новость о том, что двое его бывших пациентов подсознательно знакомы. Он медленно кладет телефон обратно в карман, переводя взгляд с Макса на меня и обратно, думая о чем-то своем.
– Это было много лет назад, – задумчиво говорит он. – Но, кажется, есть у меня одна идея. Пойдемте… Присядем.
