Тигр, Тигр, жгучий страх,Ты горишь в ночных лесах.Чей бессмертный взор, любя,Создал страшного тебя?
Хоть бы только тигр услышал меня. Хоть бы услышал. Он насторожил уши и водил ими туда-сюда, вперёд-назад. Это обнадёживало. Я прочел стих ещё раз, с выражением, чтобы у тигра не было сомнений: эти строки когда-то были написаны для него, а теперь я их для него читаю. Сам не свой от радости, что вспомнил весь стих, я прочёл его ещё раз, и ещё, и ещё, сам себе доказывая, что и правда его помню. Чтобы он на веки вечные застрял у меня в мозгах.
Когда я начал в дцатый раз, тигр остановился и посмотрел на меня. До этого я ни минуты не сомневался, что он слушает, что понимает: это для него и о нём. Секунду он смотрел на меня, и взгляд его обжигал. Но это не был взгляд хищника, видящего добычу. В глазах тигра читалось нечто большее, чем голод или обычное любопытство. Словно два наших разума встретились. Спустя мгновение тигр поднял лапу, точно наступил на шип, отпрыгнул и скрылся под сенью деревьев. Уна-то была только рада. Меня тигр не беспокоил, а вот её явно нервировал. Поэтому она вздохнула с облегчением, когда он исчез.
С тех пор тигр больше не ходил с нами подолгу. Он несколько раз ещё показывался, вроде как напоминая: вот он, я. Чтобы мы о нём не забыли. Да я бы и так не забыл, и без его напоминаний. Его присутствие ощущалось. А по ночам я слышал его рычание и гвалт, который поднимался в джунглях из-за него.
Однажды утром мы наткнулись на тигра, когда он плавал в речной заводи. И он нас поджидал, спорю на что угодно. Уна, стоя на берегу, смерила его взглядом. Но в конце концов, тут была вода, чтобы напиться, и грязь, чтобы поваляться, и никаких крокодилов. При таком раскладе тигры погоды не делают. Поэтому Уна двинула в воду, держась от тигра на безопасном расстоянии. Через пару минут она уже шумно плескалась в заводи и поливала себя из хобота – только брызги летели.
Я-то отлично видел, что происходит. Уна присваивала себе заводь – и делала это уж очень напоказ. Такой настрой мне пришёлся по душе, и я решил поддержать слониху. Громко завопив, я бултыхнулся в реку с её спины. Тигру определённо не понравилось, что кто-то побеспокоил его во время утреннего купания. Он уплыл к дальнему берегу, там взобрался на камень, отряхнулся и растянулся на солнышке, всем видом давая понять, что мы его не волнуем. А я вовсю перед ним выделывался – нырял, исчезал надолго под водой, а потом выныривал.
Надо продемонстрировать тигру лучший из моих трюков, решил я. Уна стояла на глубине, я вскарабкался по хоботу, встал ей на спину, воздел кулаки к небу и, проорав: «Синие, вперёд!», ринулся вниз. А вынырнув, тут же посмотрел на тигра: как ему моё шоу? Однако тигр, кажется, нисколечко не впечатлился. Он невозмутимо умывался и не обращал на меня ровным счётом никакого внимания.
Но я заметил, что, вылизывая лапы, тигр время от времени исподтишка поглядывает в нашу сторону. Значит, это он только притворяется, что мы ему до лампочки. Наверняка его достали уже наши выходки, но уходить-то он не уходит. На самом деле мы ему просто-напросто нравимся, точно говорю. Хоть он в этом и не признается ни за что в жизни. Наша компания ему в радость – если, конечно, мы держимся поодаль друг от друга.
Я увлеченно пускал по воде блинчики. Папа рассказал мне, что надо найти камешек поплоще, тогда всё получится, а я делился этим секретом с Уной. И в разгар веселья тигр поднялся и посмотрел на нас долгим взглядом. Крутанув хвостом, он прошёл по камням, спрыгнул на берег и исчез в джунглях.
* * *
Но это была не последняя наша встреча. Потому что с тех пор я почти каждую ночь видел тигра во сне. Днём я высматривал его повсюду, но его и след простыл. Зато ночью он бесшумной поступью шёл через мои сны. В Девоне он пил с нами чай на кухне, в классе внимательно изучал плакат с собственным портретом. А иногда мы шли вместе в джунглях – Уна, тигр и я. Моя ладонь покоилась на его шее, и он был мне будто брат. А однажды мне снилось, как мы с тигром, Уной и папой идём по Фулем-роуд к стадиону «Стэмфорд Бридж» на матч «Челси». И мы все четверо выходим на футбольное поле, и сорок тысяч болельщиков восторженно нас приветствуют. Это был самый здоровский, самый обалденный сон в моей жизни. Увидеть бы его ещё, хоть разочек! Но он больше никогда мне не снился.
Я рассказал этот сон Уне. В тот день я как раз нашёл теннисный мячик. Чтобы растолковать сон, сначала пришлось поведать Уне о наших с папой походах на футбол, о пирогах со свининой и чипсах, о том, как мама ругалась, что мы «опять ели эту пакость». Я уже сто раз пересказал ей всю свою жизнь и футбол, понятное дело, упоминал. Но теперь-то я наконец мог показать ей, как играют в футбол. Уну мои истории мало интересовали, но меня это не заботило – я всё равно их рассказывал.
Теннисный мячик я обнаружил в реке. Плавающий или застрявший в камнях мусор мне был не в новинку – чем дальше, тем больше его попадалось. Пластиковые пакеты, банки из-под кока-колы – в общем, всякая всячина. А однажды я наткнулся на жёлтую футболку со скачущими лошадьми – вот была находка так находка. И ничего, что она оказалась мне до колен, зато из неё вышла отличная сеть для рыбы. И к тому же теперь я мог с чистой совестью выбросить жалкие остатки моих шортов.
И вот мне попался теннисный мячик.
Я показал Уне, как Джон Терри ведёт мяч и как Лэмпард забивает штрафной в правый верхний угол ворот. Я носился вдоль берега, размахивая руками в радостном приветствии – пусть Уна посмотрит, как это делают болельщики. Но Уна не смотрела. Ей и так было хорошо – она лениво валялась в грязи. Это её любимое развлечение, а я, между прочим, терпеть не могу, когда она так делает. Потому что после грязевой ванны она несколько дней ходит вонючая и пыльная. Да, понятно, она обожает грязь: и прохладно, и от мух какое-никакое спасение. Но мне-то потом ехать на слонихе-вонючке! Я пытался ей это втолковать не однажды. И кстати, чем сильнее от неё несёт, тем больше к ней слетается насекомых. Когда Уна лезла в грязь, я её отчитывал, но разве ж она послушает!
В такие вот вонючие дни я предпочитал не ехать на ней, а бежать впереди. Тигр больше не показывался, так что я убегал всё чаще и чаще, всё дальше с каждым разом. Раньше я чувствовал присутствие тигра, хоть и не видел его, а теперь точно так же я чувствовал, что его тут нет. Он ушёл, я в этом не сомневался. Да хоть бы и не ушёл – я уже ничего особенно не боялся в джунглях. Не испугался бы, даже столкнись нос к носу с тигром. Тигр пропал, зато другой наш спутник по-прежнему был с нами – орангутан всё так же глядел на нас из зелёных крон. Приближаться он не отваживался, но иногда ему хотелось привлечь наше внимание. Тогда он нарочно (вот зуб даю, что нарочно!) промахивался в прыжке мимо цели и тряс ветки у нас над головой. Я уже привык считать орангутана другом, и Уне, как я заметил, он тоже был по душе.
День ото дня я становился сильнее и проворнее, а вместе с тем и бесстрашнее. Свои пределы я при этом знал: я ведь не гиббон и не орангутан. Но каждое дерево, каждая лиана словно бросали мне вызов. И я с восторгом этот вызов принимал, как бы трудно ни было забраться на высокую ветку. К тому времени я научился лазить быстро, держался пальцами не только рук, но и ног, а вниз не смотрел. На ферме в Девоне я много лазил по деревьям, но в глубине души всегда побаивался. Если честно, высоту я не особенно любил.
