Абдулов и Фарада завели свое несравненное «Уно-уно-уно уномоменто», и настроение мое, конечно, улучшилось. «Форд» бороздил какие-то незнакомые районы, молчание становилось невыносимым, и я решил попробовать навести какие-то мосты:
– Сигаретки не найдется?
Михалыч повернулся ко мне:
– Здесь не курят, вредно для здоровья, – с этими словами он достал зеленую пачку «More», извлек длинную черную сигаретку и с аппетитом закурил. – А здоровье, брат, тебе еще очень даже может пригодиться. – Михалыч глубоко затянулся и пустил колечко дыма в вольное плаванье по салону. – Судя по тому, что ты активно избегал с нами встречи, я не ошибся, и ты присутствовал при неприятном эпизоде на путях. А значит… Значит, ты нам нужен. Не ссы, как свидетель нужен.
– А почему именно я? – Почему-то мне жутко не хотелось быть свидетелем, особенно лишним. – Там еще пятнадцать человек было, молдаване…
– Они уже, наверное, в Молдавии, – усмехнулся Михалыч, – контактов никаких нет, приходили каждую ночь на разгрузку, а Коля распределял задания. Пересрали и попрятались по норам…
– А Коля как же?! – схватился я за спасительную соломинку. – Он и ближе к бандитам этим стоял, и разговаривал с ними!
– А Коля свидетелем уже не будет, только подсудимым… В высшей судебной инстанции. Шальная пуля… – по умению пускать кольца из дыма Михалыч мне все больше напоминал Гэндальфа. – Так что единственный свидетель у нас ты, спасибо Коле, помог следствию, бамажку в кармане с твоим телефоном оставил. Правда… Может ты еще кого знаешь из находившихся на месте бандитского беспредела в ту ночь?
Я мысленно представил физиономии своих приятелей и решил не втягивать их в неприятности:
– Не-а.
– Ну вот и ладненько. Щас прибудем в отделение, опознаешь изувера, дашь показания, и свершится справедливый суд. – Машина затормозила у подъезда следственного управления. – Выгружай свидетеля!
Зажатый двумя громилами в штатском в узком лифте, в котором кто-то успел испортить воздух, я думал о невероятных поворотах моей судьбы, о новом заказе, о том, что нефиг было переться разгружать эти треклятые вагоны, короче, обо всем. Еще я думал о маме. И о пиве. Почему-то очень хотелось пить. В горле пересохло, хотелось, словно диктору Центрального телевидения, проверить связки, сказав «раз-раз». Вспомнился еще один дурацкий анекдот о диджее, который пришел в церковь и начал молитву с этих слов… В общем, в голове был полный бардак, когда лифт достиг цели.
– Понятых нашли? – обратился Михалыч к поджидавшему нас милиционеру.
– Так точно, все готово.
Вы наверняка смотрели американские детективы и неоднократно видели сцены опознания свидетелями опасных преступников. Темное помещение, зеркальное стекло, которое не позволяет злодею рассмотреть тех, кто находится за ним… Ничего подобного меня, разумеется, не ждало. Войдя в обшарпанную комнату, всю мебель в которой являли собой школьная парта, пара стульев и печатная машинка(!), я сразу встретился глазами с Саньком. Вид у него был помятый, под глазом горел ярко-фиолетовый фонарь, кожаная куртка была разорвана в нескольких местах. Но держался он в принципе неплохо – увидев меня, весело улыбнулся, подмигнул и смачно плюнул на пол.
Стражи порядка готовились к непредвзятому, честному опознанию: сняли с Санька наручники, поставили его к стене, ввели еще четверых мужичков бомжеватого вида и поставили рядом. Привели понятых – молодого парня и тетку с большой авоськой, полной картошки, объяснили им, что сейчас будет происходить, те с любопытством рассматривали великолепную «пятерку» у стены, пытаясь вычислить преступника. Воцарилась тишина, лишь сбивчивый метроном печатной машинки разрезал тишину неровным стуком.
– Андрей Константинович, узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
Михалыч закурил очередную сигарету, милиционер-секретарь застучал одним пальцем, отыскивая каждую букву по несколько секунд.
Я обвел взглядом выстроенных словно на расстрел мужиков, стараясь не задерживаться на Саньке взглядом…
– Я не уверен…
Михалыч тут же поперхнулся колечком:
– А вы, Андрей Константинович, не спешите. Посмотрите внимательней. От вашей памяти сейчас зависит очень многое. Для вас, – последнее слово было произнесено с интонацией, не допускающей опрометчивых шагов с моей стороны.
Я еще раз внимательно изучил физиономии пришедших на «кастинг».
– Было темно… Нет, я никого не узнаю.
Михалыч потушил сигарету о подоконник.
– Перерыв! – Он решительно взял меня под локоть и потащил в коридор, захлопнув за нашими спинами дверь, придвинул свое багровое лицо к моему, дыхнув перегаром, табаком и ненавистью. – Дурочка валяем?
– Я вас не понимаю… – попробовал изобразить недоумение я.
– Вот что, мальчик… Я тебе дам еще несколько секунд подумать. Если ты не напряжешь свою память, я отпущу тебя на все четыре стороны. Но и твой «друг» Санек тоже выйдет на свободу. Вряд ли ему захочется нервничать по поводу твоего существования. Вот и кумекай, – он постучал костяшкой пальца мне по лбу, получился неприятно пустой звук, – что тебе лучше. Спокойно прожигать свою бессмысленную жизнь, зная, что злодей отбывает долгий срок в местах заключения, или ждать, когда за тобой придут. Думай, идиот.
Он наконец отодвинул лицо и, закурив, стал прогуливаться по коридору мимо меня. Я стоял и честно пытался думать. Безрезультатно. Михалыч вытянул черную сигаретку в три затяжки и, растерев окурок о стенку, гостеприимно распахнул передо мной дверь.
Афиши для катка получились великолепные. Маша нашла очень элегантное решение в стиле «ретро»: красивая девочка с ярко выраженными половыми признаками скользила по искрящемуся льду и почти падала. Но мы понимали, что ей ничего не грозит, ибо красавец в шапке-ушанке готов был ее подхватить и заключить в свои крепкие объятия. Тут же у киоска с надписью «Прокат коньков» готовились выйти на лед веселые детишки. «Легендарный каток вернулся! Каток на Патриарших. Самое скользкое место в городе». Напечатав серьезный тираж и раздав орде подручных мальчишек по стопке афиш и ведра с клеем, мы с Машей и нашим партнером из типографии решили отметить успех пивом у метро. Нам было очень хорошо, несмотря на холод. Веселый смех, шутки, анекдоты, лица друзей, улыбающееся лицо бандита Санька… Стоп! Лицо Санька. Тот сидел на пассажирском сиденье «шестисотого» «мерина» и улыбался мне, опустив стекло, детской, открытой и непосредственной улыбкой. Я сделал вид, что не замечаю его, и, присосавшись губами к бутылке «Жигулевского», начал глазами искать пути к отступлению.
Чем-то похожим на спасение казался вход в метро. Я недолго прикидывал расстояние до заветных дверей, одновременно нащупывая монету в кармане; как только она оказалась твердо зажата между пальцами, я, обескуражив своих собутыльников, растворился в толпе. Пролетел турникеты, затем бегом вниз по эскалатору, вагон, «Осторожно – двери закрываются. Следующая станция…».
