Наиболее вероятным представляется сценарий, в котором Россия влачит жалкое существование, обусловленное высокими налогами и медленным экономическим ростом. Здесь неизбежно проведение параллелей с Латинской Америкой: резкое падение цен на сырье после окончания Первой мировой войны привело к торможению экономического роста на всем континенте. Попытки индустриализировать экономику, используя инструменты политики импортозамещения, защищенного высокими таможенными пошлинами, способствовали развитию городов, однако темпы роста экономики оставались крайне низкими. С учетом того, что потенциал прочих источников роста был исчерпан, для капиталистической России подобная модель представлялась наиболее удобным решением. То есть в будущем российская экономика скорее всего повторила бы судьбу Аргентины, а возможно, даже Индии, но вовсе не Германии или Франции.
Проведенные недавно исследования феномена экономического роста в очередной раз продемонстрировали высокую роль образования для успешного развития страны; именно низкий уровень образования и грамотности населения стал одним из важных факторов отставания стран Латинской Америки от государств Европы и Северной Америки. К началу Первой мировой войны 90 % населения Канады, США и Западной Европы имели образование (ЮНЕСКО. 1953, 55; 1975, 89, 108, 121). В Аргентине же данный показатель составлял только 64 %, в Чили — 50 %, в Бразилии — 35 %, в Мексике — 34 % (ЮНЕСКО. 1957, 86, 136, 50, 95).
Но хотя по уровню грамотности население латиноамериканских стран отставало от европейского населения, многие азиатские и ближневосточные государства этого периода не могли похвастаться даже такими цифрами. Так, доля грамотного населения в Индии составляла лишь 7 %, а в Египте — приближалась к 8 %. (ЮНЕСКО. 1957, 58, 52). Имея в этот период около 38 % образованного населения, Россия намного опережала большинство отсталых стран Азии, но все же она находилась на одном уровне с наименее развитыми странами латиноамериканского региона, не говоря уже о колоссальном разрыве с лидерами промышленной эпохи. Даже эти показатели были прогрессивными для имперской экономики, поскольку еще в 1897 г. образование имел лишь 21 % взрослого населения. И все же отставание по-прежнему было колоссальным (Крисп. 1978, 389, 391), что существенно омрачало перспективы экономического роста.
Единственным для России вариантом развития событий, который позволял избежать повторения судьбы Латинской Америки, была японская модель роста. Однако, как уже отмечалось, это была далеко не самая вероятная перспектива: Япония развивала конкурентоспособную текстильную промышленность, не прибегая к тарифным инструментам, эта политика была ей навязана западными державами, что исключало возможность ее реализации в России (Локвуд. 1968, 19, 539).
В более общем контексте вызов Запада способствовал возникновению в Японии долгосрочных перспектив модернизации социальных, экономических и политических институтов. В России же власть была сосредоточена в руках деспотичного самодержца, стремящегося к сохранению традиционного политического императива. За период с 1870 по 1910 г. Японии удалось поднять уровень грамотности населения с 30 до 70 % за счет внедрения обязательного образования (Тайра. 1978, 196–197). В этой области Россия отстала от нее, как минимум, на одно поколение. Произвольное вмешательство бюрократии в деловые сферы порождало неопределенность и стимулировало рост транзакционных издержек, а также политические репрессии, ставшие причиной обострения классовых конфликтов. Все эти факторы тормозили процесс формирования неофициальных сетей и добровольных объединений, которые, согласно недавним заявлениям Роберта Путнама (1993, 152–162), являются ключевыми факторами капиталистической модели роста. Именно этих ассоциаций — основополагающих элементов гражданского общества — в посткоммунистической России нет, что делает ее весьма схожей с Россией эпохи царизма. Сегодня бизнес-историки подчеркивают, что государство подавляло развитие современной капиталистической активности: «Автократическое правление и культурная враждебность к Западу, кажется, объединились в стремлении воспрепятствовать появлению институтов капитализма и отношений, благоприятных для совместных предприятий». Именно поэтому Оуэн (1995, 11–12) имел основания говорить о «схожести между имперской Россией и постсоветскими государствами, с одной стороны, и странами третьего мира — с другой». Эти правовые и культурные различия эквивалентны разным траекториям изменения уровня доходов, характерных для этих регионов в период с 1913 г.[18] Царскому правлению не хватало дальновидности, чтобы повести Россию по модернизационному курсу Японии, однако и общество было не настолько гибким, чтобы последовать этому курсу. В данной ситуации нельзя сделать однозначный вывод. Но совершенно очевидно, что не будь в российской истории таких реалий, как коммунистическая революция и пятилетки, Россия нашла бы свое место в мировом рейтинге где-то между Индией и Аргентиной.
Распределение доходов
Одним из критериев оценки результатов развития бедных стран являются темпы роста их экономики. Однако этот критерий не единственный: вторым является распределение прибыли. Многие экономические труды в западных странах посвящены вопросу получения рабочим классом выгоды от общего экономического роста страны. Для истории российской экономической мысли характерно крайне незначительное количество таких исследований, несмотря на очевидную значимость данного вопроса для политического контекста государства[19]. В рамках подобного исследования следует рассмотреть две категории показателей: уровень жизни городского и уровень жизни сельского населения.
Уровень жизни городского населения
Восстания городского рабочего класса 1905 и 1917 г. оказали сокрушительное воздействие. При этом недовольство рабочих, вылившееся в бунт 1917 г., имело целый ряд оснований, среди которых были такие факторы, как царская тирания, деятельность большевистской организации, а также итоги Первой мировой войны, хотя характер экономического развития царской России также имел весьма большое значение для эскалации народного возмущения. Несмотря на то что в 1883–1913 гг. прирост дохода на душу населения составил примерно 69 %, а производительность на одного рабочего в 1887–1913 гг. увеличилась в 2,4 раза[20], это никак не отразилось на реальной заработной плате населения. Имперская Россия в этом смысле является классическим примером экономического развития, при котором не реализуется теория «просачивания благ сверху вниз» — рабочий класс не получает выгоды от достижений экономики страны.
