Есть только одна дорога, и где-то на этой дороге его поджидают Леннарт и Стефан. Он знает, что ему все равно придется пойти, а Леннарт и Стефан могут поджидать его хоть всю жизнь.
Томас в который раз собирает мужество в кулак — перед побоями.
Томас знает, что детство длинное.
35
— Ты что, еще здесь? — спрашивает учительница, запирая класс. — У тебя же болел живот?
Не получив ответа, она фыркает и направляется в учительскую, бормоча:
— Ну-ну, понятно, как у него болел живот. Ну-ну. Все средства хороши, кроме плохих, но плохие — это просто мерзость.
Икнув, она скрывается за углом.
Йенни и Юха одеваются. Вместе с Томасом они — последние.
Юха подходит к Томасу и спрашивает, как он. Томас пинает батарею.
— Ну и дерьмо же они устроили на физкультуре, — начинает Юха. — Леннарт и Стефан — настоящие придурки.
Он корчит рожи, чтобы развеселить Томаса.
— Ты можешь пойти со мной домой? — спрашивает Томас.
Юха смущенно ухмыляется.
— Ну ты же знаешь, я иду домой с Йенни… и мама хотела, чтобы я шел прямо домой… и…
— Я знаю, что они там, — шепчет Томас.
— Ну ладно, — вздыхает Юха. — Я пойду с тобой.
36
Томас живет за стадионом, у кругового разворота, где построили четыре одинаковые виллы из красного кирпича с балконами вдоль всей стены. Других домов поблизости нет. Дорога доходит до разворота, заканчивается виллами. Пока их не построили, дороги не было. Был один луг. Дорога заканчивалась ничем.
По-медвежьи коричневые телефонные столбы, бледно-зеленая померзшая трава, молочно-белое небо, за которым где-то в сияющих медных покоях сидит Бог.
Когда в сэвбюхольмской школе физкультурный день, в лесу за этими домами устраивают спортивное ориентирование.
А так туда никто не ходит.
Вообще-то Томас живет слишком далеко от школы, и ему следовало бы ездить на велосипеде, но его мама не позволяет. Она так боится, что он упадет и расшибется. Поэтому Томас и ходит пешком, он ведь послушный мальчик, а где-то в засаде сидят Леннарт и Стефан, чтобы избить его, как еще ни разу не били.
Юха нервничает и то и дело оборачивается, Томас шагает, сцепив зубы и упрямо глядя перед собой.
— Ну вот! Скоро и твой дом! — говорит Юха, когда они минуют стадион. — Теперь уже ничего не случится.
Томас фыркает.
— Но Стефана и Леннарта вообще нечего бояться, — снова начинает убеждать его Юха, — я даже был однажды у Стефана дома.
— Правда? — без особого доверия спрашивает Томас.
— Он стырил деньги из мамашиного кошелька. Мамаша у него супертошнотная. У нее накладные ногти.
— У моей мамы тоже, — вздыхает Томас.
— А моя грызет ногти.
Они замолкают и размышляют о своих мамах.
Потом Юха снова начинает:
— Леннарт такой придурок, каких мало. Помнишь, у нас была групповая работа по географии, и ему попалась Дания, так он ничего не нашел, кроме старой книги, и рассказывал, сколько коров, свиней, коз и уток было в Дании сорок лет назад. Очень интересно! Он, кроме футбола и гимнастики, ничего и не умеет.
— Может быть. Но я, например, вообще ничего не умею. У меня по всему хуже всех оценки.
— Не-а, у меня хуже всех за метание мяча.
— Это просто потому, что ты бросаешь по-девчачьи.
Они смотрят друг на друга и покатываются со смеху.
И вдруг за спиной слышится свист. Они быстро оборачиваются. Позади них стоят Леннарт и Стефан.
— Чё ржете-то? — ухмыляется Стефан.
— Юха, а ты чего здесь делаешь? — лыбится Леннарт.
Они их догнали.
37
На пригородной дороге стоят четыре мальчика. Где-то высоко, замурованный в небе, кричит дрозд. Капает. Солнце припекает. Через месяц наступит весна, у мальчиков появятся первые веснушки.
Леннарт и Стефан делают несколько шагов к Томасу. В соседнем доме приподнимается занавеска. Потом опускаются жалюзи. Кто-то решает, что лучше не видеть. Это Сэвбюхольм.
— Смотри-ка, крошка Томас, до мамаши-то всего пара шагов! — дразнится Стефан. — Ты почти успел домой.
Томас зажмуривается. Что-то бьется в теплой темноте под веками, а его самого нет. Еще пятьдесят метров. Как пятьсот километров.
Он думает о первом подснежнике, который выглянул у стены его дома, с южной стороны, о том, как он обрадовался, когда увидел его; он раскапывал твердую землю, чтобы и второму помочь выбраться.
— Перестаньте! Оставьте его в покое! — кричит Юха, дергая Леннарта за куртку.
— Ты чего это? — цедит Леннарт сквозь зубы и вырывается одним движением. — Ты же тоже там был. Клево — прикинулся, будто провожаешь его.
— Да чего ты врешь, блин! Томас, я не притворялся!
— Притворялся, притворялся.
Леннарт поворачивается к Томасу:
— Скоро увидишь, крошка Томас.
— Кто не с нами, тот против нас, — объясняет Стефан.
— А Юха ведь хочет быть с нами, — добавляет Леннарт. И поворачивается к Юхе: — Юха, ты же хочешь быть с нами?
Юха колеблется. Кошка играет с мышкой перед тем, как убить.
— Конечно, я с вами. Я просто хочу…
— Докажи, Юха!
Леннарт заламывает Томасу руки.
— Мы будем держать, чтоб тебе не было страшно. Он сдачи не даст. Он ведь паинька, наш Томпа.
Стефан гладит Томаса по щеке.
— Томпа паинька, он сдачи не даст, никому ничего не расскажет, он же такой послушный.
Юха раздавлен страхом.
Несчастными глазами он смотрит на Томаса, который умоляюще смотрит на него. Юха пятится назад и мотает головой.
— Не могу, — бормочет он.
— Либо бей, либо плевать нам на Томаса, и мы будем бить тебя, — важно объясняет Стефан, — такие правила.
— Пока ты не начнешь блевать, финское отродье! — шипит Леннарт.
— Ага. Вмажем!
Стефан выплевывает слова.
И Юха бьет.
Он бьет Томаса.
Он бьет его в живот.
— Еще! — приказывает Леннарт.
Юха бьет еще раз.
— Еще! — приказывает Стефан.
И Юха бьет.
Он бьет, и бьет, и бьет.
Он плачет и бьет, но все-таки бьет. Леннарт и Стефан не смеются. Издевательство — штука серьезная.
На калитке перед домом Томаса висит деревянная табличка с надписью: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К СЕМЬЕ КАРСК!
