Затем, вооружившись, мужчины отправились задать корму скотине, а потом в поле, оставив Меркеле домашние заботы: стряпню, стирку, прополку огорода и кормление кур. Как они с мужем прежде ухитрялись вести такое большое хозяйство, Скарню был не в состоянии понять. Гедомину в одиночку справлялся с тем, что за день успевали наработать они с Рауну на пару.
– Так это ж совсем другое дело, вашбродь, – разъяснил Рауну, услышавший его недоуменное ворчание. – Старик всю жизнь руку в таких делах набивал, а мы этим занимаемся всего-то без году неделю.
– Да, похоже, что так, – кивнул Скарню. Старый сержант тоже всю жизнь учился солдатскому ремеслу… а потом ему посадили на шею Скарню с его малюсеньким опытом. «Я должен считать себя счастливчиком – он не выдал меня альгарвейцам, как многие елгаванские рядовые и нижние чины поступали со своими офицерами», – пронеслось у него в голове. Да и сейчас, если бы Рауну выдал его, сержанту жилось бы много лучше.
Едва Скарню принялся за прополку – а получалось это у него гораздо лучше, чем год назад, – на дороге показались два альгарвейца на единорогах. Остановившись неподалеку, всадники спешились. Один из них расправил большой лист бумаги и принялся прилаживать его к стволу дуба. Второй все это время прикрывал его с жезлом наизготовку. Когда дело было сделано, рыжики вскочили на своих скакунов и уехали.
Как только они скрылись из виду, Скарню ринулся к дереву. На довольно корявом валмиерском в бумаге объявлялось о денежной награде за любую информацию о не сдавшихся в плен и укрывающихся солдатах и двойном вознаграждении за сообщения об офицерах.
Скарню потоптался у дерева и, изобразив типичного деревенского недотепу, пожал плечами и вернулся к своим сорнякам. На сей раз его мимика и жесты выглядели гораздо убедительнее его демонстративных зевков. А вдруг кто-нибудь из местных знает, где они с Рауну прячутся, и захочет обменять свое знание на звонкую монету? Но тут от Скарню уже ничего не зависело. Он должен делать свое дело. Если не он, то кто же?
Во время обеда – огромный котелок фасолевого супа и море пива – он рассказал про объявление. Рауну лишь отмахнулся:
– Я давно ждал подобной пакости от рыжиков. Да только народ их не очень-то привечает, и мало кто захочет о них пачкаться, даже за деньги.
– Но кто-то, может, и захочет, – возразила Меркеля. – Может, кто-то любит серебро или не может забыть какой-нибудь давней ссоры с Гедомину или со мной. Такие людишки всегда найдутся. – И она вскинула голову с таким гордым и презрительным видом, что даже сестра Скарню Краста могла бы позавидовать. И только сейчас молодой человек понял, что многие из соседей могли ненавидеть Гедомину просто из зависти. Только за то, что он взял в жены такую красавицу.
Скарню хмыкнул: вот уж не думал он, что меж крестьян могут разгореться этакие страсти. Все как у аристократов: так же до смерти и так же глупо.
– Ты говоришь о каком-то конкретном человеке? – спросил он. – Может, кто-то ждет не дождется несчастного случая с особо тяжелыми последствиями?
Глаза Меркели злобно вспыхнули, а улыбка стала похожа на оскал голодной волчицы:
– А вот для кого-то этот случай может стать очень счастливым!
И Скарню мысленно возблагодарил силы горние, что эта жуткая улыбка предназначалась не ему.
– Встаньте в круг! – скомандовал капитан Хаварт, и ункерлантские ветераны поспешили выполнить приказ. Они успешно завершили уже три военные кампании, и их командир полка до сих пор был жив. А вот полковник Рофланц, опрометчиво бросивший их в контратаку против альгарвейцев в начале войны, в ней же и погиб.
Леудаст до сих пор не мог понять, каким чудом он еще дышит. Во время тяжкого, муторного отступления по Фортвегу их полку дважды пришлось выходить из окружения. В первый раз удалось тихонько проскользнуть прямо под носом у альгарвейцев всем отрядом под прикрытием ночной темноты. Во второй раз повезло меньше – пришлось прорываться с боем. Вот потому-то сегодня их так мало.
Капитан Хаварт указал на ункерлантскую деревню, которую еще вчера пришлось оставить. Теперь в ней, а точнее, в том, что от нее осталось, засели альгарвейцы. Леудаст до сих пор чувствовал в порывах ветра с той стороны запах пожарища.
– Ребята, мы должны снова отобрать у них Пфреймд. Если нам это удастся, то мы сможем отлично укрепиться на берегу речушки, и тогда у нас появятся хоть какие-то шансы остановить рыжиков!
Речушка эта, к слову сказать, была чуть пошире ручья. Леудаст даже брода не стал искать, да и то в самом глубоком месте она оказалась ему по пояс. Ему слабо верилось, что альгарвейцы ее воспримут как серьезную преграду. А ведь и в самом деле: альгарвейцы и не воспримут ее как серьезную преграду! Тем временем капитан продолжал:
– К нам идет подкрепление, и с их помощью мы сможем создать и как следует укрепить береговую линию этой реки.
Да не река это! Ее даже в половодье рекой назвать язык не повернется! Тем не менее Леудаст всей душой был за план командира.
Да и что говорить – Хаварт отдал приказ, следовательно, повиноваться ему и заставить повиноваться свое подразделение – долг Леудаста. Он вопросительно глянул на сержанта Магнульфа, но тот лишь едва заметно пожал плечами: он тоже был обязан исполнять приказ. Леудаст ответил ему тем же. Принимать открытый бой с альгарвейцами было ненамного приятнее, чем драпать от них.
– Пора, ребята, – скомандовал Хаварт. – Наступаем в открытую, поэтому используйте для прикрытия любую щелочку. Если сумеете в нее влезть, конечно. Ункерланту вы нужны живыми. Но мертвые альгарвейцы Ункерланту еще нужнее. Пошли!
– Наступаем в открытую, – повторил Магнульф. – Растяните цепь как можно шире. Мы хотим захватить деревню, мы хотим выбить из нее альгарвейцев, и мы хотим закрепиться на берегу. А Леудаст хочет, – он кивнул в сторону капрала, – не подпускать рыжиков к своей родной деревне и все силы положит, чтоб они держались от нее как можно дальше!
– Это уж точно! – согласился Леудаст и оглянулся на запад: где-то там лежала его деревня, и линия фронта проходила всего в каких-то двухстах-трехстах милях от нее. – Мы и так уже потеряли слишком много деревень!
– Значится, одну из них прям сейчас и возвернем! – подхватил Магнульф.
Леудаст постарался загнать свой страх как можно глубже. Нет, ему было очень страшно, но он не мог позволить себе показать это. Особенно перед ребятами. Хотя, возможно, они чувствуют то же, что и он. Он никогда их об этом не спрашивал. Как никто никогда не спрашивал его самого.
Он осторожно пробирался по полю цветущей пшеницы, которой, возможно, не суждено будет созреть. Лучше бы он был в зеленом, а не в сером! Как далеко альгарвейцы успели за ночь расставить свои посты? Один из способов это узнать – сдуру выскочить прямо под выстрелы рыжиков. Возможно, сегодня кто-то испытает на себе и этот способ. И Леудаст молился, чтобы этим кем-то оказался не он.
И тут на отряд посыпались ядра. Уж что-что, а подвозить на линию фронта ядрометы альгарвейцы умели! Однако сегодня они слегка промазали: ядра летели с перелетом, и потому все обошлось много лучше, чем могло бы.
