– Деточка, – окликнула ее тетка. – Я так за тебя рада, моя лапушка.
Инга удивленно обернулась.
– Возьми, – тетка протягивала конверт и улыбалась, подозрительно довольная.
В другой раз Инга бы гордо развернулась и ушла. Но не сейчас. На конверте маминым почерком был выведен теткин адрес, стоял французский штамп, и в глаза сразу бросалась дата – двадцать пятое мая.
– Откуда это… – начала было Инга.
– Все-все, мне пора голубей кормить, – замахала руками тетка и захлопнула дверь.
Сколько Инга ни звонила в дверь, на этот раз никто не открывал. Только противный кошачий голос пронзительно мяукал из-за двери. Она уселась на подоконнике и дрожащими руками открыла конверт. «Мамма миа», – сказал бы сейчас на ее месте отец.
* * *
Утро в офисе напоминало последнюю репетицию оркестра, когда каждый музыкант настраивает инструмент на свой лад. Ванда перед началом рабочего дня покрывала длинные ногти десятым слоем лака и подтачивала их пилочкой, будто планировала вцепиться кому-нибудь в спину. Обычно у Софьи мурашки по коже бежали, когда она видела эту картину, но сегодня она ничего такого не чувствовала, только кружилась, плыла голова. Фанис крутился вокруг Ванды, пересказывал содержание вчерашнего сериала не хуже заправской бабуси на скамейке у подъезда, а иногда разминал ей плечи широкими ладонями и между делом отвешивал неумелые комплименты. Софья закрывала глаза, и ей представлялось, как возле барракуды суетится рыба-прилипала, надеется, бедолага, что однажды она превратит его в настоящего хищника.
Как только Софья пришла на работу, она сразу же достала и поставила на стол открытку, долго смотрела на нее, считала минуты до оперативки и потихоньку пьянела, как от шампанского. Когда осталось десять минут, она открыла маленькое окошко под потолком и с шумом втянула холодный воздух. Но ее все равно качало в глубине невидимых волн, хотелось танцевать и хихикать, мир вокруг покрылся сюрреалистической паутинкой сновидения, в котором растаяла привычная защитная скорлупа. Когда сознание выныривало на краткий миг на поверхность, она отдавала себе отчет, что это просто истерика, хорошо бы, если кто-то дал бы ей пощечину, привел в чувство. Но никому не было до нее дела.
Комнату для совещаний уже заполнили снизу доверху суета и оживление. Легли на стол ежедневники, мягкие, пухлые, в дорогих кожаных переплетах, и кто-то уже рисовал под жирной датой на полосатой странице смешную рожицу, не дождавшись начала совещания. Унылая увертюра, открывающая начало рабочей недели, начиналась как обычно. Странно, но на оперативках ни изворотливые оправдания, ни фальшивые комплименты не вызывали у Софьи бурного отторжения или тошноты, слишком они были формальными, карикатурными, чтобы принимать их всерьез. Только привычный холодок бежал по кончикам пальцев так часто, что превращался в ледяную реку, и стыли кости.
Шалтай-Болтай уже устроился во главе стола, просматривал бумаги, улыбался и поглядывал поверх очков, наблюдая, как рассаживаются остальные. Весь круглый, мягкий, уютный, всегда с улыбкой на лице и по-отечески доброжелательный, он скорее подошел бы на роль директора школы или пионерлагеря, чем руководителя большой коммерческой организации. По правую руку разместился первый зам, Альберт Фарисеевич. Софье он представлялся шаманом при вожде племени. Никто толком не знает, что именно он делает, кроме танцев с бубном вокруг вождя, но все догадываются, что ни одно решение в организации без него не принимается, даже если это вопрос покупки туалетной бумаги.
Последним ворвался, как всегда на взводе, будто его подняли по боевой тревоге, краснолицый Пчелкин и шлепнулся в кресло. Тимофей много лет увлеченно работал над идеальной методикой организации процесса работы, он мечтал свести к минимуму человеческий фактор.
– У каждого из вас будет простой и понятный список задач. Вам не нужно будет думать, вы ничего не забудете и не сможете ничего перепутать, – произнеся это, он многозначительно поднимал вверх указательный палец.
Взлохмаченный и часто небритый, с красными, воспаленными глазами, остервенело влюбленный в работу, будь он лет на двадцать старше, Пчелкин прекрасно подошел бы на роль сумасшедшего профессора в комиксе. Своим примером он доказывал справедливость поговорки «Все болезни от нервов» – здоровым застать его было трудно. Прыщи и дерматит переходили в конъюнктивит, конъюнктивит – в гайморит, а тот – еще в какой-нибудь геморрой. Вот и сегодня он потирал набухший прыщ на подбородке.
– Ну что, начнем? – спросил Шалтай-Болтай. – С повесткой дня все уже ознакомились?
– Можно сначала один срочный вопрос? – перебил его Пчелкин. – Я думаю, уже у всех наболело.
– Хорошо, выслушаем Тимофея.
– Отдел выпуска опять срывает план. У заказчика терпение скоро кончится. Я считаю, что все проблемы из-за нового начальника. Цветкова гораздо лучше справлялась с этой работой, по крайней мере, таких серьезных отставаний от графика не было. Я пригласил ее на совещание, правда, она что-то задерживается.
Софье стало смешно. А чего они, интересно, ожидали от продавщицы воздушных шариков? Что она им упакует документацию в бумагу с полосатыми мишками, и заказчик сразу простит все недоработки? Она представила себе папки в праздничной розовой упаковке, перевязанные пышными блестящими бантами, и едва сдержалась, чтобы не хихикнуть.
– Мы ведь уже говорили на эту тему. – Шалтай-Болтай оставался непреклонен в своем мнении. – Человеку нужно время освоиться, включиться в процесс. Я приму решение после окончания испытательного срока, и точка, это не обсуждается.
– Тогда я за сроки сдачи не отвечаю, – пожал плечами Пчелкин.
– Хорошо, – кивнул директор. – Давайте пригласим сейчас Цветкову, обсудим вместе самое срочное, пусть она поможет Софье Павловне.
Он нажал кнопку на телефоне и попросил:
– Леночка, позовите к нам, пожалуйста, Цветкову.
– Сейчас, – отозвался голос в динамике.
Софья ущипнула себя под столом за ногу. Надо собраться, сконцентрироваться, временно стать логической машинкой, маленьким компьютером. Сейчас все эти начальники будут рассказывать, что им нужно, надо запоминать и записывать. Вокруг шумели голоса, обсуждали какие-то проблемы, а Софья пыталась отыскать в себе строгое логическое начало, то место в плывущей по волнам голове, где есть специальные полочки для раскладывания информации. Она уже почти нащупала их внутри себя, ощутила шероховатую поверхность темного дерева, когда дверь приоткрылась и появилась Ванда. Софья сжалась в комочек, внутренне напряглась и принялась уговаривать себя потерпеть, как в кресле у стоматолога. Ведь это совсем недолго, ну сколько может длиться совещание – час, максимум два, она как-нибудь переживет.
Но едва Ванда вошла, как Софья сразу почувствовала: что-то не так. Обычно совещания с приходом Ванды приобретали новый оттенок – гламурно-красный, лоснящийся. Мужчины втягивали круглые животики и приглаживали лысины, женщины отвлекались от сути вопросов и бросали косые взгляды. Она врывалась с бодрым приветствием, и после этого ни на минуточку нельзя было забыть о ее присутствии, как дети не могут вести себя естественно, если где-то в уголке, пусть даже и молча, сидит воспитательница. На этот раз она вошла тихо и незаметно, ни с кем не поздоровалась, и, что уж совсем было на нее не похоже – прядь волос выбилась из прически, игриво болталась у виска. Воротник блузки съехал набок, под ним приоткрылась взгляду кружевная розовая лямка от лифчика.
