Вернувшись в Америку, фон Штернберг нанес визит Дитрих, дабы сообщить ей о распоряжении студии сменить режиссера для звезды. Конечно, он ни за что не подчинился бы никаким уговорам или приказам, если бы сам жестко и определенно не решил оставить Марлен.
Джозеф был подавлен и тверд. Она, с застывшим лицом каменной статуи, приготовилась выслушать ультиматум.
— «Парамаунт» решил дать тебе другого режиссера. Ты должна сниматься в следующем фильме
«Песнь песней», и я советую выбрать Рубена Мамуляна. Это джентльмен, к тому же перспективный и талантливый режиссер.
Удивленный взгляд Марлен впился в его лицо. Она все еще не верила, что Джозеф принял решение и эпохе их содружества пришел конец. Она молчала и ждала.
— Если ты будешь деликатно направлять его, может получиться вполне приемлемо. И уж, вне всякого сомнения, ты выйдешь прекрасно, поскольку Мамулян использует мою систему освещения. — Бросив на нее последний взгляд, фон Штернберг вышел. Наклонив голову, Марлен медленно ступила на винтовую лестницу. Ни слова упрека — скорбь и смирение. В черные лаковые перила впились ее побелевшие от напряжения пальцы.
18
Начало съемок нового фильма знаменовалось ритуалом подношения цветов. Из лучшего цветочного магазина Беверли-Хиллз прибывали длинные белые коробки с цветами от студии и партнеровзвезд. Алые розы на метровых стеблях прислал Мамулян. Он еще не знал, что Марлен выбрасывает розы, предпочитая обставлять свои покои избранными сортами цветов — сиренью, ландышами, туберозами.
К восьми утра все было готово к началу первого съемочного дня. В гримерной, сидя под феном, Марлен знакомилась с текстом готовящейся сцены. Ранее ей не приходилось читать сценарии. Фон Штернберг писал условный текст для представления студийным боссам, на площадке же творил в порыве импровизации. В необходимый момент он сообщал Марлен, что она должна произнести, как, на какой отметине пола и в сопровождении какого именно жеста. Ее потрясающая дисциплина гарантировала выполнение указаний с точностью до одного дюйма.
Актер всего лишь инструмент в руках режиссера. «Хочешь играть — иди в театр», — считала она.
Завершив грим и костюм, Марлен отправилась на площадку, где ее уже ждал всемирно известный символ Голливуда — режиссерский стул с ее именем на полотняной спинке — персональное сиденье, которое не полагалось занимать никому другому. В тени стоял высокий красавец — партнер Марлен, прибывший из Лондона. Брайан Эхерн — известный английский театральный актер с обликом и манерами истинного джентльмена — играл на родине в шекспировских спектаклях, и это говорило о многом.
Рубен Мамулян — хороший театральный режиссер, не проявил себя мастером в кино. Истинный джентльмен, отличавшийся поразительной медлительностью, он тихо поздоровался с явившейся звездой и увидел недоумение на ее лице, застывшем под слоем безупречного грима.
— Что-то не так, миссис Дитрих?
— Позвольте. — Марлен еще раз осмотрела съемочную площадку. — Я не вижу моего зеркала!
Мамулян медленно повернул крупную голову, рядом возник помреж.
— Зеркало миссис Дитрих, где оно?
— Зеркало миссис Дитрих?… Боюсь, не знаю, сэр.
— Найдите его немедленно… пожалуйста.
Помреж исчез, и вскоре раздался страшный грохот — на специальной тележке рабочие везли огромное зеркало Дитрих, за которым волочились провода подсветки.
Мамулян, ожидавший увидеть обычное зеркало, открыл рот, но промолчал.
Электрики включили зеркало и, следуя указаниям миссис Дитрих, установили его так, чтобы она в любой момент могла видеть себя именно так, как видит камера. Съемки начались.
Марлен проявляла безупречную дисциплинированность, но к пятому дублю она воздела руки к висящему микрофону и выдохнула трагический вопль:
— Джо, где ты?!
Потрясенная съемочная группа затаила дыхание.
Сцену отсняли, Мамулян был доволен, но Марлен стало ясно: он загубит фильм. Зарезервировав для себя один из частных просмотровых залов, она внимательно изучила «Марокко» и «Шанхайский экспресс». Она смотрела на свое экранное изображение как на некое совершенное произведение, созданное непревзойденным мастером. Марлен не могла допустить, чтобы идеал был разрушен неумелой рукой, и заново изучала использованные фон Штернбергом приемы. Сейчас надо было браться за дело самой.
На следующий день, выйдя на съемочную площадку, она прежде всего внимательно изучила верхнюю осветительную решетку, пересчитывая лампы и оценивая их расположение. Группа техников затаила дыхание — миссис Дитрих явно брала на себя слишком много. Никто из актеров не позволял себе вмешиваться в работу специалистов.
Марлен взглянула через плечо на свое отражение в зеркале, быстро оглядела съемочную группу, стоящую толпой у тележки с камерой, затем перевела взгляд на поднявшегося со своего стула Мамуляна.
— Я внесу кое-какие коррективы. С вашего разрешения, мистер Мамулян…
Глядя в зеркало, она уловила момент, когда надо было закрепить световой блок.
Затем перешла к лампам, висящим на отдельных стойках, и к самым сильным софитам. Она уменьшала накал, затем медленно увеличивала его, передвигала стойки. Начали появляться тени, очертания предметов стали объемней, отчетливей. Люди с уважением следовали ее распоряжениям. Она вновь взглянула на свое отражение, нашла точный наклон головы, зафиксировала на лице восхитительную неподвижность и посмотрела прямо в объектив камеры на Мамуляна во всей своей сверкающей красоте. Он почтительно опустил объектив и сказал, забыв о сдержанности:
— Прекрасно, Марлен, в высшей степени прекрасно.
Повернувшись к людям, стоявшим за пределами освещенной площадки, Марлен подняла руки и выдохнула:
— Спасибо, джентльмены.
Съемочная группа зааплодировала актрисе.
— Марлен, вы потрясли меня. — Подойдя к ней, Брайан Эхерн галантно поцеловал руку. — Вы — уникальная женщина.
Роман разгорелся сразу же и продолжался многие годы: Марлен предпочитала сохранять интересных поклонников.
В характере Марлен совмещалось несовместимое — дисциплина, расчетливость в поступках и полное пренебрежение к деньгам. Они радовали ее своим количеством и возможностью приобретать все желаемое без оглядки на мелочные подсчеты. Дитрих тратила все до цента, никогда не экономила и не копила денег.
По завершению фильма по сложившемуся обычаю группа устраивала пирушку. Ведущие актеры, как правило, преподносили остальным подарки. В этом ритуале Дитрих всегда лидировала, изобретая и щедро раздаривая вовсе не пустячные сувениры. Двадцатидолларовые золотые монеты со вставленными внутрь тончайшими часами, золотые наручные часы «Патек-Филипп» с ремешками из крокодиловой кожи сопровождались непременно выгравированной надписью и ее уникальной подписью. Золоченые портсигары и драгоценные запонки, бумажники с золочеными уголками, золотые зажигалки — всем предназначались подарки по шкале заслуг. Женщины получали клипсы от Картье, наиболее важные с бриллиантами, менее — с сапфирами и рубинами. Далее шли сумочки, шарфы, духи. Никто не оставался без внимания. Она была по-настоящему щедра. Разве кому-то хоть в чем-то удавалось перещеголять великую Марлен?
