Однажды я почувствовала настоящую боль. Вода стала литься из меня рекой, как льется дешевый рисовый бренди на вечеринках. Шею свело от боли. Пришло время.
Но я действовала достаточно решительно и стала звать мужа, чтобы он привел повивальную бабку. Несколько секунд он смотрел на меня, не понимая происходящего, но потом резко повернулся и выскочил из дома. Я стояла у окна и смотрела, как он неистово крутил педали велосипеда, несясь по мощеной тропинке.
На кухне я приготовила два свежих полотенца и несколько старых, но чистых саронгов. В огромном чане я поставила греться воду, чтобы у меня была чистая теплая вода, в которой я смогу обмыть сына. Я склонила голову и еще раз помолилась. Пока продолжались схватки, я села на скамью и распечатала старое письмо от матери.
У меня дрожали руки. А я-то думала, что уже взрослая и спокойно могу относиться к любой ситуации! Семь тоненьких листов бумаги шуршали у меня в руках, как секретные заклинания. Как дух, который едва прикасается к листам на деревьях. Маленький аккуратный почерк мамы дрожал у меня перед глазами.
Резкая боль пронзила меня с головы до ног. Семь тоненьких листков, исписанных мамиными стремлениями, надеждами, молитвами, любовью и пожеланиями, мягко паря, упали на пол кухни.
Очень скоро боль стала просто нестерпимой. Но я все равно старалась оставаться спокойной. Даже мама гордилась бы мной — я просто зажала между зубами деревянную палку и сдерживала крики, чтобы соседи ничего не видели и не слышали. Неожиданно, как будто со стороны, я увидела себя стоящей на веранде с плоским животом и ребенком в руках. Как такое чудо могло произойти? Но боль снова молнией пронзила мое тело, и я схватилась за живот от дикой боли. Капелька пота скатилась со лба на верхнюю губу. Потом еще одна. А потом еще и еще.
— Ганеша, помоги мне, — молилась я сквозь стиснутые зубы.
Но страшнее боли был страх. Страх за ребенка. Страх, что что-то случится не так. Еще один ужасный спазм, и я начала паниковать. Мысленно я стояла в небольшом храме Ганеши и звонила в колокольчик, чтобы ублажить богов. Я звонила, пока не стерла руки до крови.
— О Ганеша, тот, который может устранить любые препятствия, помоги мне. Сделай так, чтобы ребенок родился здоровым, — снова и снова молилась я.
Я чувствовала, как ребенок внутри меня стучит ножками, и из-под моих закрытых век потекли слезы.
Я проклинала своего медлительного глупого мужа. Где он? Я представила, что он сейчас сидит в какой-то канаве, свалившись с велосипеда. Ребенок начал двигаться внутри меня. Резко, нетерпеливо и опасно. Болезненное давление между ног все нарастало, и неожиданно накатила новая волна страха.
Ребенок начал выходить. И не было повивальной бабки, чтобы помочь ему.
Без предупреждения я оказалась в самом центре тайфуна. Палка выпала у меня изо рта. Углы комнаты потемнели.
Бог отвернулся от меня.
Я была уверена в том, что умираю. Внезапно я забыла о соседях и снова представила себя на веранде с уже плоским животом и ребенком на руках. Я забыла о том, что должна оставаться смелой и гордой. Страшная смесь боли и ужаса не знает гордости. Как перепуганное животное, я раскрыла рот и закричала длинно и протяжно. Неожиданно я едва не лишилась чувств от боли, но в тот же момент почувствовала, как появляется головка ребенка.
«Тужься, тужься», — услышала я из ниоткуда голос повивальной бабки. Ее голос звучал так, как будто сделать это было настолько просто. Просто. Тайфун у меня в голове неожиданно утих, как по волшебству. «Тужься, просто тужься». Я ухватилась за края скамьи, глубоко вздохнула и начала тужиться. Я снова контролировала себя. Пугающее одиночество уже забылось. Теперь я только помнила магическую картину: я держу на своих окровавленных руках ребенка. Я почувствовала в животе какое-то движение и посмотрела на происходящее будто со стороны.
— О Ганеша, ты подарил мне мальчика, — счастливо прошептала я.
Мои руки потянулись к ножу, который лежал рядом с разделочной доской, как будто это для меня было нечто будничное. В то утро я резала лук, и нож был весь в луковом соке. Я сжала нож в руке и уверенным движением перерезала пуповину. Теперь ребенок был свободен от меня.
Глаза новорожденного все еще были закрыты, но крохотный ротик уже открылся. Ребенок заплакал. Его тонкий голосок зазвучал как будто бы в моем теле. Я засмеялась от радости.
— Ты просто не мог больше ждать, не так ли? — спросила я с восторгом.
Я посмотрела на беззубое, смешное даже в своем недовольстве существо и подумала, что это самое прекрасное создание, которое я видела в своей жизни. Материнство приоткрыло для меня занавес тайны. Я знала, что отныне ради этого сморщенного человечка я готова оторвать львам головы, остановить поезд голыми руками и сдвинуть покрытые снегом горы. Как в комедийном фильме, в тот же момент на пороге появились Айя и повивальная бабка. Я широко им улыбнулась.
— Возвращайся домой, — гордо сказала я повитухе, подумав о сэкономленных пятнадцати рингитах, которые приберегла, чтобы рассчитаться за ее помощь. Я отвернулась, чтобы накормить молоком свое прекрасное новорожденное создание. В действительности мне хотелось, чтобы они вообще исчезли, но тут я почувствовала, как кулачок ударил меня в нижнюю часть живота. Я едва не лишилась сознания. Повитуха бросилась ко мне. Она схватила ребенка и положила поверх чистых полотенец. Потом нагнулась надо мной. Ее руки умело действовали внутри моего тела.
— Айя, будь милосердным, — запричитала она, заставив мужа отвернуться в сторону, и пробормотала: — Там еще один ребенок!
Так просто родился близнец моего сына. Он выскользнул из меня прямо в умелые руки повивальной бабки. Повитуха была старой малайкой по имени Бадом, которую рекомендовал Маних. «У нее в руках настоящий дар», — сказал он тогда. И это была истинная правда. Я никогда не забуду силу ее рук, уверенность и четкость ее движений. Она знала все, что необходимо знать о матери и ребенке. Она обладала поистине богатым опытом и знаниями, которые были для меня очень важны. От запретных огурцов и ароматных цветов, которые будут способствовать скорейшему сокращению матки, до магических настоек вареной крапивы с какими-то добавками, которые позволят вернуть телу былую красу.
Она вложила мне в руки двух шикарных малышей.
Сын оправдал все мои надежды. Это был подарок богов. Мои молитвы были услышаны — черные кудряшки волос, громкие крики говорили о его здоровье. А на свою дочь я смотрела с определенной долей неверия. Просто она была какой-то особенной. То, что она была светлой, я еще как-то могла понять. Бадом, когда положила крошечный живой комочек мне на руку, посмотрела на меня широкими от изумления глазами и удивленно произнесла:
— У нее же зеленые глаза!
Никогда еще в жизни ей не приходилось видеть ребенка с зелеными глазами.
В изумлении я смотрела на розовую рожу своей дочери и на ее серебристые волосы. Это можно было объяснить только тем, что в ее жилах текла кровь миссис Армстронг — знаменитой бабушки моей мамы, которую пригласили ко двору, чтобы преподнести букет королеве Виктории и пожать ее руку в перчатке. Я смотрела на маленькое светлое создание в своих руках и решила, что ни одно из тех имен, которые мы с мужем обсуждали, не подойдет. Я назову ее Мохини.
