Я дышу, а значит, я живу, Я живу, а значит, я люблю.
Высоцкого сменил саксофонист. Пронзительная страстная мелодия отзывалась в сердце, и было так хорошо, так бесподобно хорошо. И от музыки, и от улыбки Игоря, и от действия ликера, и от аромата роз, то едва уловимого, то накатывающего сладкой волной. Розы за неимением вазы поставили в литровую обычную банку тут же, на столе, и это тоже было чудо… Ольга привыкла анализировать свои мысли и ощущения, внимательно следя за собой, но сейчас ей было не до этого. Не все ли равно, почему? Если так хорошо. Просто сидеть, молчать и слушать музыку.
— Ольга, я могу пригласить тебя на танец? — спросил Игорь.
Ольга молча встала и первая шагнула, словно ждала этого вопроса. Он поднялся ей навстречу, и счастье захлестнуло ее всю. Она положила руки ему на плечи. Оказывается, танцевать на занятиях в институте — это одно, а с мужчиной в полутемной комнате — это другое. Руки партнера по танцам тоже лежат, как и его руки сейчас, на ее талии, но она не ощущала от них ничего, кроме того, что они держат ее. А от его рук, как от источника, шло тепло и растекалось по ее телу. Даже когда ей приходилось танцевать с Аликом, которого она смущалась сильнее, чем всех остальных, и которого находила красивым, ничего подобного она не чувствовала. А как приятно ощущать ладонями крепость мускулистых плеч! Плечи Алика были худенькими и изящными, и ей казалось раньше, что ей это нравится. Потом рука Игоря легла ей на спину и прижала ее к нему, нежно и бережно, как хрупкий цветок. Теперь это был уже не танец, а объятия, и хотелось, чтобы это длилось вечно.
Игорь вдруг немного отстранился, она удивленно взглянула на него. Как, неужели все? А он наклонился к ее лицу. «Всегда хорошо быть не может», — мелькнула в голове у Ольги мамина пессимистичная фраза. Вот сейчас очарование вечера закончится, потому что поцелуй прервет все. Она попыталась высвободиться, но его рука, оказывается, держала ее сильно, но не причиняя боли и неудобств. Его губы дотронулись до ее губ. Они были теплыми и сухими, и чудо продолжалось. Даже когда они приоткрылись и стали нежно перебирать ее губы, ей не стало неприятно, а когда его язык прошелся по их уголкам, ее пронзило новое страстное ощущение, острое и сладкое, и после этого она уже не боялась и не анализировала действия мужчины. Ольга, повинуясь инстинкту, пробудившемуся в ней, ответила на поцелуй, и где-то далеко-далеко, в глубине замолчавшего разума, была мысль, что делают они то же, что делал Юра, и это, оказывается, так замечательно, так чисто и возвышенно. Она делала то, чего делать не умела, что подсказывал ей все тот же женский инстинкт: ее рука, скользнув выше, гладила его короткие жесткие волосы, и в этом тоже было блаженство. А он целовал ее шею, и она изнемогала от сладости и неги под его поцелуями и выход находила в ответных ласках. Игорь подхватил ее на руки, и это было естественным продолжением. Она не могла больше стоять на ногах — они как-то вдруг ослабли, и голова приятно кружилась. Ее впервые держал на руках мужчина. И ощущение защищенности, покинувшее ее давно, вернулось опять. Она чувствовала себя под надежной защитой, и была вера в то, что все, что бы ни сделал этот мужчина, будет единственно правильным. Игорь, неся ее легко, словно она и не весила ничего, прошел к кровати и опустил ее на покрывало, потом лег рядом. «Ничего плохого и недозволенного он сделать не может, потому что это он». Это чувство не покинуло ее даже тогда, когда его пальцы стали расстегивать пуговицы на ее блузке. Она не воспротивилась, только сама потянулась к его губам. Его рука гладила ее грудь, уже обнаженную. О том, что хорошо может быть невыносимо, она и не знала. А тело окончательно вышло из повиновения и стремилось усилить то, что и так, казалось бы, уже невозможно было вытерпеть, и хотело слиться с другим телом еще ближе. Ольгу не отрезвила даже боль, слишком короткой она была, а наслаждение было длительным и все усиливающимся. И ощущение в себе другого человека было восхитительным и высоким. Это единение гораздо большее, чем поцелуи, хотя, казалось, ближе не бывает. И восторг, головокружительный, звенящий, вызвавший обоюдный счастливый вскрик, тоже был высоким и чистым. А потом покой, и можно просто лежать рядом, отдыхая и глядя на красивый мужественный профиль, освещенный луной.
