И тогда он вошел в нее.
Так вот, значит, как это бывает… Больше и полнее, чем когда он сам себя удовлетворял. Он руководил всем, определял ритм и чувствовал себя всесильным. Сейчас ему было все равно, пусть даже весь мир станет свидетелем этой невероятной ситуации!
Тильда шумно задышала. Матиас прижал ее к мягкой подстриженной траве, и вдруг — он оказался совершенно не готов к этому! — все закончилось. Он затих и почувствовал, как Тильда вздрагивает, но ему было уже все равно. В голове билась одна мысль: «Я знаю правила игры. Добро пожаловать в клуб!»
— Все в порядке? — спросила она тихо, и он кивнул.
Какое-то время никто из них не произносил ни слова, потому что каждый немного стыдился себя.
В конце концов она прервала молчание:
— Я бы хотела позвонить тебе. Можно?
Он снова кивнул, но не понял, увидела ли она это.
Они оделись. Ему хотелось обнять Тильду и заснуть рядом с ней на траве, но ситуация изменилась. Разумнее было исчезнуть отсюда как можно быстрее. Он сожалел об этом, но ничего ей не сказал.
Слегка испуганные — не видно ли по их внешнему виду того, что только что произошло? — они пошли назад к замку. Когда они добрались до места праздника, там было еще немного гостей, а музыканты играли медленные, печальные мелодии. «Такие, чтобы гости поскорее ушли, — подумал Матиас. — У них уже тоже нет сил».
Он посмотрел на часы. Было половина второго ночи.
— Значит, до завтра, — прошептала Тильда. — Я иду спать.
Она поцеловала его в щеку беглым сухим поцелуем и исчезла между темными деревьями.
Его матери нигде не было видно. Вероятно, она уже давно спала. Но Матиас знал, что не уснет, и пошел в холл.
Слева от большого портала перед входом в салон находился бар. Вокруг никого не было, последние гости оставались в парке. Он взял бутылку коньяка и бокал с полки, щедро налил и медленно начал пить.
Матиас чувствовал себя великолепно и громко разговаривал сам с собой. Он превозносил себя до небес и самыми высокопарными словами описывал свое будущее.
В четыре часа утра он попытался закрыть бутылку, что ему, однако, не удалось. Он сполз с высокого табурета в баре и хотел пойти в свою комнату, но не смог вспомнить, где она находится.
Тогда он, совершенно пьяный, улегся в кресло и заснул, как сытый младенец.
14
Сентябрь 1984 года
Два месяца он не думал о Тильде и не скучал по ней. Она пробудила в нем интерес к жизни, но больше баронесса Тильда фон Дорнвальд в его мыслях и повседневной жизни не появлялась.
Однажды утром в четверть одиннадцатого Генриетте позвонили из бюро фон Дорнвальдов.
Генриетта была еще в утреннем халате, и у нее возникло нехорошее предчувствие, когда она услышала подчеркнуто холодный голос секретарши:
— Я бы хотела соединить вас с баронессой Ингеборг фон Дорнвальд.
— Да, пожалуйста.
Генриетта даже рассердилась на себя из-за того, что нервничает.
— Моя дорогая, я вас приветствую! — начала мать Тильды. — Как у вас дела, все в порядке?
— Да, в порядке. Спасибо за беспокойство.
Генриетта чувствовала себя тревожно. Она буквально ощущала надвигающееся несчастье.
— Извините, но я не буду утомлять вас длинными предисловиями и сразу же перейду in medias res[4], поскольку вопрос, который я хотела бы с вами обсудить, не терпит отлагательства.
— Пожалуйста, говорите, — перебила ее Генриетта, и нехорошее предчувствие стало еще сильнее.
— Моя дочь Тильда беременна, и виновник — ваш сын Матиас.
Она сказала «виновник», а не «отец», она также не сказала «она беременна от вашего сына Матиаса» — нет, она уже сейчас давала всему оценку, поливала все грязью, и Генриетта почувствовала, как ее охватывает гнев.
— Я даже представить себе такого не могу, — ответила она, и эта фраза полностью соответствовала действительности. Представить своего сына с какой-то женщиной в постели было для нее совершенно невозможно. Когда она пыталась думать об этом, ей становилось противно до дрожи, это было отвратительно. А теперь эта баронесса фон Дорнвальд утверждает такие немыслимые вещи.
Ингеборг, словно угадав мысли Генриетты, с насмешкой ответила:
— Вполне вероятно, что вы не можете себе это представить, однако это правда. У них был контакт — если мне будет позволено выразиться столь банально! — на празднике в Бург Лундене. У моей дочери это было в первый раз. Похоже, у них обоих никакого опыта не было, но в любом случае это произошло. Три дня назад мы были у врача. Она на третьем месяце беременности.
Генриетта была настолько потрясена, что у нее чуть не начался приступ судорожного истерического смеха, однако она взяла себя в руки, чтобы не показать своей слабости перед этой высокомерной злюкой, и сказала как можно спокойнее:
— Может, нам надо собраться всем вместе и подумать, что следует сделать.
— Нет. Вот это как раз было бы неправильно, поэтому я и позвонила вам. Решение будет принято сейчас. Во время этого телефонного разговора. В принципе, я его уже приняла, потому что речь, в конце концов, идет о моей дочери, а она является главным пострадавшим лицом. Она должна родить, и она произведет на свет этого ребенка — это не подлежит обсуждению, и нечего попусту тратить время. Однако до того, как это случится, они поженятся. Как можно быстрее. Проблему можно устранить только путем легализации. В конце концов, через пару лет никто и не вспомнит, появился ребенок на свет через девять или через шесть месяцев после свадьбы. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Естественно.
Боже мой, какой хитрый вопрос! Он был поставлен так, что Генриетта при ответе на него автоматически должна была сама себе показаться дурой. В риторике Ингеборг фон Дорнвальд далеко превосходила ее, так что следовало соблюдать осторожность.
— Чудесно!
— А дети согласны? Я имею в виду, они ведь почти не знают друг друга.
— В данном случае это не должно нас заботить. Что случилось, то случилось, и они должны отвечать за последствия. Как и мы. Теперь у них будет достаточно времени, чтобы познакомиться друг с другом.
Что ей следовало сказать на это? Выбора у Генриетты не было.
— Не думаю, что мой сын будет в восторге. Точнее, я не думаю, что он согласится с вашим решением.
Теперь ее тон был таким же резким и высокомерным, как у Ингеборг.
— А это уже зависит от вас. Я думаю, вы предпочтете такой выход заявлению в полицию по поводу изнасилования. Моя дочь уже намекала на нечто подобное, однако она, естественно, захочет защитить вашего сына, если он не бросит ее на произвол судьбы. Такой судебный процесс был бы чрезвычайно некрасивым делом. Средства массовой информации с удовольствием и страстью взялись бы за него, и у вашего сына не было бы никаких шансов. В конце концов, у моей дочери есть доказательство, оно у нее в утробе. Пока я ничего не знаю, но если буду вынуждена напрячь свою память, то вполне может оказаться, что ночью в парке я совершенно случайно слышала или видела нечто нехорошее. Я предлагаю переговорить по телефону через неделю и обсудить свадьбу. А на сегодня я желаю вам хорошего дня.
