Двух пропавших друзей в бригаде так и называли в шутку: белый и чёрный. Улику переправили следователю на экспертизу. Поиски прекратились. Все поисковики сошлись на том, что теперь уж никто не узнает, какая трагедия случилась с буровиками. Жаль ребят, но таковы жёсткие правила тайги: побеждает умный, сильный, осторожный.
…Пробежав около двухсот метров, Антон заметил лежащего под кустом заросшего чёрной щетиной рослого парня в спортивном трико и ветровке.
– Эй, кто ты? – грубовато и громко окликнул его хозяин угодья.
– Я нездешний. Есимханом зовут. С буровой я… Мы с другом заблудились. Неделю уж плутаем…
Парень с трудом пытался подняться, опираясь на две березовые палки, но не смог и громко взревел.
– Где друг-то твой? – осторожничая, с ним уже всякое случалось, допытывался Антон.
– Здесь, недалеко… под кедром лежит.
– А что с ним?
– Полез за шишками и оборвался. Ослабли мы… Я ничего, терплю… Влада бы скорее в больницу… Без сознания он…
Теперь стало ясно – это и есть те самые бурильщики, «съеденные медведем».
Зябрев заспешил к парню и помог встать.
– Обопрись на меня, отдохни. Вот радость-то! Живые! А вас…
Он поперхнулся, не найдя в себе сил произнести что-либо из-за ершистого комка в горле.
– Как же вы сюда дотопали? Это ж по прямой вёрст семьдесят, а по тайге все двести.
– Не знаю… шли и шли… Вначале все было замечательно. Перебрались у буровой через… ручей с завалами…
– Распадок?
– Да-да… распадок. Уперлись в горку. Вскарабкались. А там старый пихтовый лес…
– Бор?
– Да-да, бор. Корни, как руки, над землей переплелись. Прыгали, прыгали. Удивлялись, шутили. Весело было. Не заметили и перешли совсем в другой лес… Ели, сосны, красивые оранжевые маленькие розочки… Нарвали букеты. Идём, смеёмся. И вдруг сразу потемнело в лесу…
– У нас в тайге так. Спрячется солнышко за скалу, и сразу темень вокруг.
– Куда идти – не знаем. Решили заночевать у костра. Говорят, утро мудренее…
Проснулись – задождило. Серо и сыро. Ничего не видно. Забрались под старую ёлку и сидим. Опять заночевали. А потом метались по лесу, как звери в клетке. Везде вроде были, а выйти к той первой пихтовой горе не смогли.
– Где там! Они тут все одна на другую похожи, пока не обвыкнешься. В детстве тоже не раз колесил вокруг да около. Старшие братья находили меня и уже от себя не отпускали. Ну, отдышался? Что с ногой? Давай посмотрю. Я опытный. Мы на курсах бурильщиков медицину проходили. Так, для случая.
Антон усадил парня на пень и, задрав до колен штанину, в испуге отскочил.
– У-у, браток, да у тебя… Боже ж ты мой… такой переломище! Как же ты шёл?! – Нога на глазах пухнет! Кость наружу торчит! Давай скоренько кровь остановим и возьмёмся мастерить шины. Давно эта беда?
– Да вот утром… на кедр вместе с Владом полезли… оголодали. Шишки высоко… Сначала под ним сук обломился. Смотрю, не встает, как мертвый… Я заспешил вниз и шлёпнулся боком, а нога по камню скользнула. Сгоряча ещё встал на неё и к Владу… Он дышит, но в себя не приходит. Потом ваш выстрел услышал, как из пушки. Обрадовался, вскочил, а идти не смог. Пополз к молодым берёзкам, сделал рукам опору. Жалко берёзки, но куда без палок…
Антон перевязал ему рваную рану своей чистой рубахой, ловко выстрогал ножом из сухой осины до самого бедра две шины, закрепил и крепко примотал к ноге.
– Ладно, Есимхан, надо торопиться, сперва проведу тебя к костру и надо искать Владислава. Ты не стесняйся. Одной рукой держись за меня, другой – за палки и потихоньку скачи.
Они медленно продвигались к токовищу. Шины немного уменьшили боль, но она всё равно была невыносимой. Есимхан искусал губы и, взвывая, стонал. Чтобы хоть как-то отвлечь его, Антон продолжал говорить с ним.
– Я тоже бурильщик, с соседней буровой, зовут Антоном. Зябревым. Это моё угодье. В двух верстах и зимовье. Самое дальнее. За моим зимовьем – уже нехоженая тайга. Повезло вам с другом однако. Крепко повезло, при ваших-то делах… А всё отец мой – Анатолий Ефимович Зябрев! И тут добро людям сослужил. Не его бы годовщина, вряд ли я бы в эти дни приехал сюда.
– Он с вами?
– Да не выкай ты! Считай, товарищи… Отца уж пять лет как нет. Погиб тут, у речки, на песчанике…
– Прости… те… Привыкну… – и закашлялся.
– Дорогу к Владиславу помнишь?
– Да-да. От того кедра до места, где ты нашёл меня, рвал рубаху, привязывал ленты к веткам, насколько дотягивался. Найдёшь быстро.
Только сейчас заметив вокруг губ Есимхана запекшуюся кровь, Антон спросил:
– Что? Искусственное дыхание?
– Да-да… У него изо рта кровь бежит и бежит…
– Ладно. Видишь впереди кострище? Тут несколько метров осталось.
– Вижу. Так вот, подожди нас с Владиславом здесь или потихоньку ползи к костру. Я мигом.
– А, может… мне поползти к вам навстречу?
– Да ты что! Ну придумал! С твоей-то ногой?! Сам справлюсь. Ты не храбрись, у тебя ведь всё очень серьезно. Потом, видишь, мужик я – о-го-го! Бог силушкой не обидел.
Антон бегом помчался в указанном Есимханом направлении. «Надо спешить. Всякого зверья в округе полно. Почуют кровь – не побрезгуют».
Через полчаса увидел перед собой сидящего под кедром Ильина. Тот сиплым голосом звал Есимхана, стонал, его рвало сгустками запёкшейся крови.
– Кто вы? – тихо спросил Владислав, увидев склонившегося над ним Антона. – Мы с другом – рабочие с нефтеразведки… Заблу-у…
И опять потерял сознание. Антон сломил огромную лапу с ближайшей пихты, уложил Владислава, перехватил его под мышками своим ремнем и потянул к костру. Постоянно оборачивался, но Ильин был в беспамятстве. Вот уже и кострище рядом.
Есимхан лежал, постанывая.
– Как Влад? – чуть слышно спросил он.
– Приходил в сознание. Даже сказал несколько слов.
– Вы быстро вернулись, а я только добрался. Последние метры кое-как дались. Руки обессилили… Нога… хоть криком кричи… Терпения не хватает…
Антон быстро разгрёб золу и достал глухаря. Освободил его от глиняного «тулупа» и глубоко проколол сухой веткой.
– Готов, красавец, готов. Давай, Есимхан, подкрепись.
– Неделю на подножном корму… можно ли… мясо? – от потери крови он заметно слабел, голос становился едва слышным.
– Чуть-чуть не повредит. В пакете возьмёшь хлеб, брусничную воду.
А сам быстро намочил чистую тряпку, приготовленную под глухаря, и приложил ко лбу Владислава.
– Думаю, сотрясение. У меня в детстве было такое, когда с отцом шишковали в этих местах. Так же тошнило. Ладно. Оставайтесь и ждите. Вот тебе, Есимхан, на всякий случай ружье. Стрелять-то приходилось?
