Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Вообще-то Тома Лосона изумил ее тон: свой вопрос она задала шепотом, задыхаясь, будто в постель звала. Мэрилин улыбнулась ему снизу вверх – глубокие ямочки, похожа на серьезную маленькую девочку.
– Прошу вас, – сказала она и положила руку ему на локоть. – Я так хочу вернуться к академической работе.
Том Лосон тоже улыбнулся.
– Ну, помощница мне бы пригодилась, – сказал он. – Если, конечно, ваш муж не против. Давайте, может, встретимся после Нового года, в начале триместра, обсудим?
И Мэрилин ответила: да, да, это будет прекрасно.
Джеймс не обрадовался. Ясно ведь, что скажут люди: «Сам прокормить семью не смог – жене пришлось вкалывать». Миновали годы, но он помнил, как мать вставала спозаранку и надевала униформу, как однажды зимой она две недели провалялась с гриппом и приходилось отключать отопление, заворачиваться в два одеяла. Помнил, как вечерами мать натирала мозолистые руки массажным маслом, а пристыженный отец выходил из комнаты.
– Нет, – сказал Джеймс. – Со мной подпишут постоянный контракт, денег нам хватит за глаза. – Взял Мэрилин за руку, разогнул ее пальцы, поцеловал мягкую ладонь. – Скажи, что больше не будешь переживать из-за работы, – сказал он, и в конце концов она согласилась. Но телефон Тома Лосона не выбросила.
Весной, когда Джеймс, только что подписавший свой контракт, был на работе, дети в школе, а Мэрилин дома складывала вторую порцию постиранного белья, зазвонил телефон. Медсестра из больницы Святой Екатерины сообщила, что мать Мэрилин умерла. Инсульт. Дело было 1 апреля 1966 года, и Мэрилин сначала подумала: какой чудовищный, безвкусный розыгрыш.
С матерью она не разговаривала почти восемь лет, со дня свадьбы. Мать ни разу не написала. Родился Нэт, затем Лидия, но матери Мэрилин не сообщила, не послала фотографии. А что тут сказать? Они с Джеймсом никогда не вспоминали, что сказала ее мать в тот день: так нельзя. Даже думать об этом неохота. И вечером, когда Джеймс возвратился домой, Мэрилин сообщила только:
– Моя мать умерла. – А затем снова отвернулась к плите и прибавила: – Надо бы подстричь лужайку. – И Джеймс все понял: тема не обсуждается.
За ужином Мэрилин объявила детям, что умерла их бабушка, а Лидия склонила голову набок и спросила:
– Тебе грустно?
Мэрилин глянула на мужа.
– Да, – ответила она. – Да, грустно.
Предстояли дела: подписать бумаги, организовать похороны. Мэрилин оставила детей с Джеймсом и поехала в Вирджинию (которую давным-давно не называла про себя домом) – разобрать материны вещи. Мимо пролетали миля за милей – Огайо, потом Западная Вирджиния, – а в голове эхом отдавался вопрос Лидии. И Мэрилин не знала, как ответить.
Грустно ей? Скорее, удивительно – удивительно, до чего знакомым оказался дом. Восемь лет прошло, а она помнила, как сдвинуть ключ в замке (вниз и влево); помнила, как, шурша, медленно закрывается сетчатая дверь. Лампочка в прихожей перегорела, тяжелые портьеры в гостиной задернуты, однако ноги несли Мэрилин и в темноте: за годы репетиций она выучила это па – в обход кресла и оттоманки к столу у дивана. Пальцы с первой попытки нащупали ребристый выключатель. Как у себя дома.
Свет явил убогую мебель ее детства, те же бледно-сиреневые обои текстурой под шелк. Та же горка, набитая материными куклами, и те же немигающие кукольные глаза смерили ее взглядом, от которого так же бегали мурашки. На каминной полке – те же детские фотографии Мэрилин. И все это нужно выбросить. Грустно ей? Нет, просто утомительно: она ехала целый день.
– Это многим тяжко, – наутро сказал ей гробовщик. Выдал телефон уборочной компании, которая готовила дома к продаже. «Расхитители могил», – подумала Мэрилин. Ну и работенка – прибираться в домах мертвецов, целые жизни сгружать в мусорные баки и выкатывать на обочину.
– Спасибо, – сказала она, задрав подбородок. – Я лучше сама.
Но затем принялась сортировать материны вещи, и ей ничего не хотелось сохранить. Материно золотое кольцо, фарфоровый сервиз на двенадцать персон, жемчужный браслет, подаренный отцом Мэрилин, – сувениры злополучной свадьбы. Кокетливые шерстяные двойки и узкие юбки, перчатки и шляпки в шляпных картонках – реликвии корсетного бытия, которому разве что посочувствовать остается. Мать обожала свою коллекцию кукол, но бледные как мел кукольные лица были пусты – фарфоровые маски под париками из конского волоса. Маленькие незнакомки взирали холодно. Мэрилин пролистала фотоальбомы, поискала снимки, где она с матерью, и ни одного не нашла. Сплошь Мэрилин с детсадовскими косичками; Мэрилин в третьем классе, нету переднего зуба; Мэрилин в бумажной короне на школьном празднике. Мэрилин в старших классах, на фоне рождественской елки, – драгоценный «Кодахром». Три альбома с Мэрилин и ни единого портрета матери. Словно матери вовсе не было.
Грустно ей? Как ей скучать по матери – где она вообще, эта мать?
А потом в кухне Мэрилин наткнулась на поваренную книгу Бетти Крокер – корешок треснул, и его дважды заклеивали скотчем. На первой странице раздела про печенье – аккуратная черточка на полях предисловия, Мэрилин в колледже и сама так помечала важные пассажи. Никакой не рецепт.
«В банке для печенья всегда есть печенье! – говорилось в тексте. – Таков самый радостный символ гостеприимного дома». И все. Мать сочла, что это надо пометить. Мэрилин глянула на банку для печенья, жестяную корову, и попыталась вспомнить, как выглядит дно. Чем дольше думала, тем сильнее сомневалась, что хоть раз его видела.
Полистала еще, поискала другие карандашные пометки. Нашла в «Пирогах»: «Если хотите доставить мужчине удовольствие, испеките пирог. Но непременно идеальный пирог. Достоин жалости мужчина, которого никогда не ждал дома тыквенный пирог или торт с заварным кремом». В разделе «Просто о яйцах»: «Ваш суженый сам знает, в каком виде любит яйца. И не исключено, что будет привередничать. Хорошей жене приличествует владеть шестью основными способами укрощать яйцо». Мать кончиком языка лизнула карандаш, начертила темную отметину на полях, чтобы не забыть.
Представьте себе, чем лучше вы готовите салат, тем выше качество жизни в вашем доме.
Вы испекли хлеб! Ничто на свете не наполнит вас такой гордостью!
Соленья Бетти! Консервированные персики тети Элис! Мятный соус Мэри! Полки кладовой уставлены блестящими банками и бутылками. Что еще подарит вам столь глубокое удовлетворение?
На задней обложке портрет Бетти Крокер: смазанная седина на висках, волосы завиваются надо лбом, точно снизу их подпирают брови. На миг почудилось, будто с портрета смотрит мать. Что еще подарит вам столь глубокое удовлетворение? Мать, разумеется, ответила бы: ничто, ничто, ничто. Накатила пронзительная, болезненная жалость к матери, что предвкушала золотую жизнь с ароматом ванили, а в итоге осталась одна, мухой навеки влипла в этот маленький, грустный и пустой домишко, в эту маленькую, грустную и пустую жизнь – дочери нет, от самой матери ни следа, кроме этих помеченных карандашиком грез. Грустно тебе, Мэрилин? Да я в ярости. В бешенстве от ничтожности такой жизни. «Вот, – свирепо подумала Мэрилин, пощупав обложку поваренной книги. – Вот и все, что мне нужно о ней помнить. Вот и все, что я хочу оставить».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
