Бонавентура Россиньоль* * *
Слова Овидайи, сказанные де Гребберу относительно того, что его контактное лицо находится повсюду, были преувеличением, однако весьма незначительным. Пьер Бейль был родом из деревушки в Пиренеях и работал в Тулузе, Париже и Женеве домашним учителем и профессором, а затем переехал в Роттердам. Француз постоянно переписывался с таким количеством людей по всему свету, что сеть контактов Овидайи в сравнении с этим была скудной. Бейль принадлежал к числу высшего дворянства «République des Lettres», некоторые даже считали его некоронованным монархом. Поэтому нельзя было назвать дерзким утверждение, что ученый находится в нескольких местах одновременно.
Бейль жил в Шарлуи, районе на юге Роттердама, населенном в основном гугенотами. Поначалу там существовала лишь небольшая диаспора, однако с тех пор, как христианнейший король усугубил преследование французских протестантов, район превратился в настоящий французский квартал. Со стороны порта Овидайе достаточно было лишь идти в сторону, откуда раздавались крики торговцев и голоса прохожих. Французский постепенно вытеснил нидерландский. На перекрестке Овидайя спросил у продавца трубок, где находится кофейня «Константинополь», та самая, которую Бейль всегда указывал как свой почтовый адрес. Мужчина указал на покосившееся от времени здание в конце переулка. Войдя внутрь, Овидайя отметил, что интерьер не слишком отличается от обстановки лондонских кофеен. Впрочем, здесь было разложено меньше памфлетов, зато стулья были удобнее, было здесь даже несколько кресел. Овидайя подошел к стойке и кивнул хозяину, худощавому мужчине в цветастой рубашке с золотыми кружевами, одетому, судя по всему, по турецкой моде.
– Добрый день, месье. Я ищу своего знакомого. Мне известно, что он получает здесь корреспонденцию, но, к сожалению, я не знаю его настоящего адреса.
Мужчина, одетый как турок, окинул его взглядом, а затем произнес:
– Как же зовут вашего друга, сеньор?
– Пьер Бейль. И я полагаю, – Овидайя указал пальцем на один из почтовых ящиков за стойкой, – что это его ящик.
На полке, куда он показывал, было ящиков тридцать. Половина из них была пуста, в других лежало всего по два-три письма. И только один был полон.
Владелец кофейни кивнул:
– Вы правы, сеньор.
– Судя по полному ящику, можно сказать, что мой друг давненько не забирал почту. Он в отъезде? Когда вы видели его в последний раз?
– Вчера, ближе к вечеру. Обычно он заходит два раза в день.
– Хотите сказать, что все эти письма – сегодняшние?
– О да. И, скажу я вам, это не самая большая стопка, которую мне доводилось хранить.
– Не будете ли вы так любезны и не сообщите ли мне его адрес?
– Идите к Форнзестрат и сверните там налево, в Зюидхок. Ржаво-красный дом со знаком чернильницы и пера над дверью – его.
Поблагодарив мужчину, Овидайя отправился в путь. Вскоре он уже стоял перед домом Бейля и стучал в дверь. Прошло некоторое время, и он услышал шаги. Дверь открылась, и в дверном проеме показался мужчина лет сорока. Глаза у него были прищурены, как у человека, который несколько часов работал с бумагами при плохом освещении. Пьер Бейль был одет в бархатный халат, и было видно, что он только что нацепил косо сидевший у него на голове парик с длинными локонами. В его взгляде читалось удивление.
– Добрый день, сеньор. С кем имею честь?
– Мне следовало бы обидеться, что вы не узнаете меня, Пьер. Однако спишем на то, что, вероятно, вы с раннего утра заняты тем, что пытаетесь расшифровать неразборчивые каракули Эвелин или Бойля.
Лицо Бейля просветлело:
– Овидайя! Это вы, это действительно вы! Простите, но за последние десять лет у меня ухудшилось зрение. Мы ведь не виделись примерно столько, не так ли?
Действительно, в последний раз они встречались в 1675 году, во время какого-то торжества в Гринвиче.
– Да, Пьер. И не горюйте, у меня дела обстоят точно так же. В конце концов, десять лет не проходят бесследно.
– Чушь! Вы похожи на молодого Аполлона, ну, почти. Но что же вы стоите на ветру, входите!
Бейль провел его в гостиную по узкому, заставленному шкафами коридору. По крайней мере, именно этой цели эта комната служила изначально. Теперь же столы и шкафы стонали под весом бесчисленного множества писем и памфлетов. Они лежали повсюду, и Бейлю пришлось сначала убрать несколько стопок, чтобы они могли устроиться на шезлонге.
Он потер руки. Овидайя заметил, что они были в пятнах от чернил, как всегда.
– Простите за беспорядок, – произнес Бейль, – но мой дом является отражением состояния этого мира. Все, что происходит, описано в письмах. А сейчас происходит много всего.
Он попросил Овидайю подождать и вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с бутылкой вина и двумя бокалами.
– Сейчас мне присылают даже жидкие послания. Это бордо прислал мой брат Якоб, да благословит его Господь.
Пока Бейль разливал вино, Овидайя произнес:
– Ваш брат по-прежнему во Франции? Разумно ли это?
Француз вздохнул:
– Нет, конечно же нет. Но он не хочет меня слушать. А ситуация тем временем ухудшается. Могу лишь надеяться, что у него все хорошо. Последнее письмо он прислал три месяца назад. Вы слышали о драгонадах?
– Нет. На некоторое время меня… вывели из игры. Что такое драгонада, скажите на милость?
Бейль протянул ему бокал вина.
– Вы знаете, как обеспечивают питанием и расквартировывают солдат в пути?
– Ну, в Англии офицеры идут в кабак, а простые солдаты располагаются у каких-нибудь крестьян.
Хозяин дома кивнул.
– Так и во Франции. Можете себе представить, что никто не будет рад, если у ваших дверей окажется рота немытых солдат. Они съедают все в кладовой, топчутся в грязных сапогах по чистому полу и лапают служанок – если ведут себя хорошо.
Бейль отпил вина из бокала.
– Официально там по-прежнему действует Нантский эдикт, а значит, и свобода вероисповедания. Однако поскольку наш король, кажется, ничто не ненавидит с такой силой, как протестантов, он выдумал вот что: он посылает своих драгун квартировать в семьях гугенотов.
