— Так лучше? — Руки Ирко по-прежнему лежали у меня на плечах. Я улыбнулась:
— Да, спасибо… А теперь пойдём скорее — может, на дороге какой обоз встретим… — Ирко согласно кивнул, и уже вскоре мы почти незаметными тропками пробирались к тракту на Эргль. Лошади в нашей деревеньке водятся лишь у старосты да ещё двух мужиков — тех, что чаще других наведываются в Эргль или промышляют извозом. Для остальных же конь в хозяйстве не особо нужен — деревня кормится лесом да огородами, а узенькие полоски ржи на её окраине полями нельзя назвать даже с большой натяжкой. К тому же единственная ведущая в Большую Поляну дорога делает очень неудобный крюк, который легче срезать по прямой — через лес. Именно так мы с Ирко и поступили, а ещё через час нам удалось встретить идущую в Эргль подводу и напроситься попутчиками… Ближе к полудню заметно потеплело — я отдала Ирко куртку, а ещё через несколько минут из-за поворота показался Эргль. Мастерские, халупы и придорожные харчевни уже давно выплеснулись за изрядно обветшалые городские стены — даже на арке въездных ворот можно было различить широкие, кое-как замазанные трещины…
Возница телеги, узнав, за какой надобностью мы с Ирко отправились в город, обстоятельно описал нам, как найти храм Малики, так что по грязным улочкам мы проплутали совсем недолго. Беленые стены святилища обвивал дикий виноград; у лестницы прямо в дорожной пыли копошились голуби; вдоль стен сидели нищие — они ждали не только подаяний, но и приготовленной для них жрицами снеди… Заметив, что у одного из калек из-под накинутой на плечи рогожи виднеется затёртая куртка «Лисов», я подошла к нему и насыпала в миску для подаяний целую горсть взятой у Ирко мелочи. Одноногий носил куртку не напоказ, скорее даже наоборот — прятал, а значит, действительно когда-то был «Лисом», а не просто вышибающим слезу нищим…
— Зве-е-рь! — неприятный, визгливый голос раздался прямо за спиной, и я, обернувшись, увидела непонятно как оказавшуюся рядом с нами нищенку-кликушу. Эти полубезумные и зловредные особы жить не метут без внимания толпы и являют собою печальный пример того, во что может превратить человека неправильно использованный или ставший выше воли носителя дар. И хотя от кликуш никогда не дождёшься ни единого доброго слова, простолюдины относятся к их воплям, как к настоящим пророчествам… Вот и теперь народ вокруг просто замер, а нечесаная, расхристанная, с перекошенным от злобы лицом кликуша вытянула трясущуюся, грязную руку в сторону Ирко.
— Вон отсюда, ублюдок!.. Тебе здесь не место!
Вместо ответа побелевший точно мертвец Ирко схватил меня за руку и что было мочи потащил за собою на ведущую в святилище лестницу. Я, споткнувшись на высоких ступенях, едва не упала, но Ирко и не подумал сбавить ход, а вслед нам понеслось ещё более визгливое и истошное:
— Нет, зверь! Не-ет! Только не в хра-а-ам!..
Уже оказавшись возле входа, Ирко с силой толкнул дубовую дверь и буквально втащил меня за собою под храмовые своды. Створки за нами сразу же захлопнулись, в мгновение ока отрезав и шум улицы, и вопли кликуши… Хотя ступеней до входа было всего ничего, я, почувствовав, что у меня подкашиваются ноги, прижалась к стене, закрыла глаза.
— Эрка… Ты ей поверила? — В голосе стоящего рядом Ирко была такая тоска, что я вздрогнула…
— Нет, Ирко. Я таким никогда не верю… — Я со вздохом открыла глаза и посмотрела на застывшего рядом жениха. Лицо у него было такое, точно его только что с дыбы сняли, но когда Ирко услышал мой ответ, его губы дрогнули в слабом подобии улыбки.
— Я думаю… Она, наверное, озлилась из-за того, что вся мелочь другому досталась…
— Вполне может быть… — Обсуждать слова трясущейся от злости бабы мне совсем не хотелось, и я, откинув с лица выбившуюся прядь, взяла Ирко за руку. — Хватит о ней. Пойдём, поищем жрицу…
— Обещаешь ли ты, Эрка, помня заветы богини, почитать данного тебе мужа и хранить ему верность?.. — Голос ещё молодой, но уже сильно располневшей жрицы был словно присыпан пылью. Ей было невыразимо скучно повторять давно заученные слова, да она бы, верно, их и не повторяла, но завёрнутые в тряпицу монеты сделали своё дело…
— Обещаю… — Я посмотрела на скучное лицо жрицы и вновь вспомнила, с какой брезгливостью белые пальцы служительницы Малики копались в корзине — казалось, от одного этого прикосновения яйца протухнут, а мёд станет горьким, как полынь, но потом брезгливость и скуку — дескать, чего ещё от тёмных поселян ждать! — сменила хищная заинтересованность: «О-о-о, деньги…»
— Обещаешь ли заботиться о муже и детях, что пошлёт тебе богиня, обещаешь ли быть мудрой, милосердной и терпеливой, как требует того Малика?.. — Жрица продолжала плести канву обряда. Борясь с дурнотой, накатившей на меня из-за царящей вокруг пропитанной тяжёлыми запахами духоты, я посмотрела в сторону Ирко. На лице моего жениха — нет, уже почти мужа! — царило серьёзное и вместе с тем какое-то детское благоговение. Для него происходящее вокруг действительно было таинством, а жадной и скучной жрицы просто не существовало…
— Обещаешь ли ты, Ирко, относиться с уважением к данной тебе Маликой жене и будущей матери твоих детей? Обещаешь ли помнить о том, что твоя жена по воле Богини служит отражением её терпения и милосердия?
— Обещаю… Жизнь за неё положу! — В голосе Ирко сквозила неподдельная искренность, но жрица на это лишь поморщилась — не входящие в обряд слова могли вызвать у неё только досаду…
— Богиня даёт вам своё благословение — отныне вы муж и жена, как перед Семёркой, так и перед людьми… — За спиною откровенно скучающей жрицы непонятно как пробившийся в залу солнечный луч заиграл на каменном лице Малики, губы статуи на миг словно бы дрогнули в улыбке, а я почувствовала, как у меня отлегло от сердца. Несмотря на забывших заветы богини служительниц, Милостивая всё же не оставила это место и по-прежнему внимала людским радостям и горестям…
Закончив обряд, жрица скрылась в глубинах святилища — не иначе как пошла деньги пересчитывать, а Ирко помог мне подняться с колен и поцеловал в щёку… Я, как раз прикидывая, где может быть боковой, не церемониальный выход, едва ответила на эту ласку, почти сразу же нырнув за один из широких, поддерживающих кровлю пилонов.
— Сюда нельзя, наверное… — рука последовавшего за мной Ирко предупреждающе легла на моё плечо, и я, повернувшись к свежеиспечённому мужу, улыбнулась:
— Ну, ты же не хочешь ещё раз встречаться с той мерзкой бабой у входа? Правда?
Ирко нахмурился:
— Не хочу…
— Так пойдём… — Я уверенно двинулась вперёд, радуясь тому, что почти все святилища Малики более-менее похожи — если успел как следует осмотреть одно, то и в других не заблудишься. Во время приездов в Ильйо мать водила меня по святилищам всей Семёрки, а я, попадая в них, отнюдь не всегда стояла на месте, обследуя во время затянувшихся служб укромные закоулки… Детская память не подвела меня и теперь — нырнув за решётчатую дверку в стене, мы оказались в узком коридоре.
— Если мы пойдём налево, то попадём во внутреннее святилище: туда нам действительно нельзя — входить в него могут лишь сами жрицы, но если мы свернём сюда… — Я шагнула вбок и, вытянув руку, сразу нащупала дерево почти неразличимой в темноте двери… Толкнула… И ещё через пару мгновений мы с Ирко уже стояли на совершенно безлюдной улочке, а захлопнувшаяся за нами дверь спряталась за сомкнувшимися виноградными листьями. Ирко сощурился на такое яркое после затемнённого святилища солнце, а потом неожиданно сгрёб меня в охапку и поцеловал — крепко, по-настоящему, в губы…
