Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Она поехала к Олегу, на его съемки, в маленький, запущенный, как все такие городки на Руси, красивый в своей старорусской красоте город. Эти съемки стали началом конца их нищей совместной, но до того ничем, никакой грязью не замутненной жизни. Олег жил в неуютной, какой-то нечистой, неприбранной комнате. Когда они вошли, за столом сидела пара, возбужденная застольем и друг другом, пикантность обстановки была очевидна, она наполняла атмосферу нечистой комнаты. Олег тоже был другой, непохожий на самого себя, словно он вступил в какой-то новый для себя круг жизни, в котором «все позволено». Он еще не освоился там, в этой новой жизни, ему еще не по себе, но… он уже не тот, что раньше. И вряд ли станет тем. Двусмысленные взгляды актера, его циничные шутки, странная, отвратительная ласковость актрисы это охватившее ее чувство нечистоты усиливали, усугубляли…
Таня ничего не выясняла и не узнавала. Но утром на съемочной площадке услышала, как словоохотливая ассистентка сказала, обращаясь к реквизиторше: «Тот уехал. А то этой тяжело с тремя-то одновременно». — «Почему тяжело, — ответила реквизиторша, — это для нее не предел». На следующее утро, когда Олег ушел на съемки, Таня собрала чемодан и пошла на станцию. Поезд был только через три часа. Прибежал Олег, пытался что-то объяснять.
Таня молчала. Ее почему-то знобило и мутило.
30 августа рано утром она приехала в Сталинград, который только что стал Волгоградом. Таню поселили в квартире рабочей семьи с тракторного завода, которая сдавала одну из комнат своей двухкомнатной квартиры. Труппа театра в основном состояла из артистов среднего возраста, самой молодой парой были Кузнецовы. Амплуа Вали Кузнецовой — лирические героини, на роль Гали в «Олеко Дундиче» они с Таней были назначены вдвоем. Кузнецовы тоже жили в коммунальной квартире, но с одной соседкой. До этой соседки в ее комнате жил Смоктуновский.
Валя тут же посвятила новую подругу во все подробности театрального быта и интриг: какие спектакли ставил Фирс Шишигин, как принимала их публика, как «съедали» этого незнакомого ей Фирса в театре и в городе, как новый режиссер Покровский, назначенный главным режиссером вместо Шишигина, решил ставить «Дундича», потому что уже ставил эту пьесу в других театрах, и она имела успех, что публика больше ходит на веселые спектакли, что можно подписаться на хорошие книги…
— А ты как себя чувствуешь? Тебя не тошнит? — вдруг неожиданно спросила она Таню, ловко накрывая на стол в своей уютной комнатке.
Правильно! Вот оно, нужное слово! Ее тошнит от всего, что с ней случилось, от всего, что с ней сделали, от отвращения, от бессилия и растерянности. Ее тошнит от жизни, и вообще тошнит, и сонливость какая-то нападает в последнее время.
— Тошнит. Очень! Очень сильно тошнит! — сказала Таня с чувством.
— Первый раз? — округлила глаза Валя.
И Таня поняла, что Валя спрашивает ее вовсе не о мироощущении и что она права. Не только от мерзости жизни ее тошнит… С ней действительно произошло то, в чем она боялась себе признаться, во что ей не хотелось верить, так неуместно это было сейчас.
— А он знает? — спросила Валя.
— Нет. И не надо, чтобы знал.
— Ладно. Я договорюсь, — пообещала Валя.
Она договорилась. Скоро Таня уже лежала в белой палате и, глядя в потолок, слушала, как переговариваются шепотом соседки по палате.
— А что девочка, которая все молчит, в первый раз?
Да, все, и плохое, и хорошее, когда-то происходит в первый раз. В тот первый раз, когда все было кончено, врач, снимая перчатки, сказала Тане: «А у тебя двойня была, мальчик и девочка. Жалко». Вот так повторилась с ней мамина судьба, у которой первые мальчик и девочка родились не жильцами. А у нее, у Тани, не родились совсем. Потом она всю жизнь будет корить себя, считая, что совершила страшный грех — Бог, пожалев ее, подарил ей деток вместо тех, потерянных мамой, окрещенных ночью и захороненных в далекой Ярославской земле, а она их еще раз похоронила. Но знали ли мы тогда, в те далекие, неверующие годы, что это грех, грех страшный и неотмолимый? Хотя душа болела, болела все равно у каждой женщины, которой такой грех приходилось совершать.
В театре ее ждали три телеграммы: две от Олега и одна от директора киногруппы «Тихого Дона». Олег звал на переговоры и якобы удивлялся ее молчанию, директор приглашал на съемки на роль Дарьи. Герасимов, снимавший фильм, приходил смотреть дипломные спектакли мхатовцев, и Вершилов еще тогда сказал Тане, что она ему понравилась. Тогда никаких приглашений не было, а теперь вот приглашают сразу на съемки. А ей не хочется играть Дарью.
Вот если бы Аксинью…
Депрессия ли была виновата, что Доронина не стала сниматься в том великом фильме, у великого режиссера? Или она, несмотря на удары судьбы, все еще не повзрослела, не научилась видеть и ценить подарки жизни? Но она и потом всегда говорила, что не жалеет об отказе, хотя всегда считала и считает Герасимова великим режиссером.
А Дарья в исполнении Хитяевой ей понравилась очень, она представлялась Тане самой близкой Шолохову, органичной и народной, в отличие от Аксиньи — Быстрицкой, которая ей казалась слишком красивой и «голливудской».
Как ни странно, из Одессы тоже пришло приглашение — на ту несчастную крохотную рольку пионервожатой. Только если уж от приглашения Герасимова она отказалась, так неужели поедет играть пионервожатую?
В театре директор почти каждый день подходил к Тане с вопросом: «Вы опять не пошли на переговоры? Я не знаю, что отвечать вашему мужу». Олег забрасывал его телеграммами. В конце октября он приехал в Волгоград. И… они помирились. Он был умен, он умел обаять и успокаивать. Олег рассказал, что никто из выпуска, кроме нее, не поехал по распределению, все устроились в московских театрах. Подумав, они решили уезжать в Ленинград, в Александринку, куда их так звал режиссер Леонид Вивьен. Из театра их легко отпустили. Никто тут не был в них сильно заинтересован, похоже, что заявка была лишь предлогом, чтобы не оставлять Доронину во МХАТе. Стоит ли удивляться? Не зря же сказал ей Вершилов: «Сделано все, чтобы вас не было во МХАТе».
В 1955 году состоялся дебют Дорониной в кино. Татьяна сыграла Зою в мелодраме Михаила Калатозова «Первый эшелон».
Светлая полоса
В Ленинграде они остановились у Таниных родителей и на следующий же день отправились в театр. В театре шла репетиция, их попросили прийти после трех, когда Вивьен освободится. «Он хотел, чтобы вы репетировали с Черкасовым Анастасию в «Великом государе», — сказала Тане его секретарша. Но ведь это же счастье! Неужели для нее наконец наступает светлая полоса?
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
