Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Затем там же последовало и обращение Григория в католичество. Вероятно, чтобы показать, что он делает это по искреннему убеждению, самозванец заявил, что примет только тогда латинство, когда будут разъяснены некоторые из мучивших его сомнений. В деле этом ему пришел на помощь краковский воевода Николай Зебжидовский, сведший его, по указанию Петра Скарги, с двумя иезуитами – ксендзами Гродзицким и Савицким; оба ксендза имели несколько прений с Лжедимитрием о вере и убедились, что он напитан арианской ересью, воспринятой им, вероятно, в Гоще.
Перед своим прибытием к Рангони самозванец побывал и у короля, также чтобы проститься с ним. Сигизмунд принял его очень ласково и подарил золотую шейную цепь со своим изображением и несколько кусков парчи на платье; касательно же денежного вспоможения – сказал, что назначает царевичу 4000 золотых ежегодно, которые будет выплачивать Мнишек из доходов самборского имения, и извинился, что пока не может дать более.
После этого, в конце апреля, самозванец со своим будущим тестем возвратился в Самбор для окончательных приготовлений к походу в Москву, на что ушло несколько месяцев.
Руку и сердце Марины он должен был получить только после того, когда сядет на Московском столе. В ожидании же этих радостных событий Григорий выдал 15 мая своему будущему тестю запись, по которой он обязывался жениться на его дочери, при условии: 1) по вступлении на престол выдать тотчас же Мнишеку миллион польских золотых для подъема в Москву и уплаты долгов, а Марине прислать бриллианты и столовое серебро из царской казны; 2) отдать в полное владение Марине Великий Новгород и Псков, со всеми жителями, местами и владениями, причем они остаются за Мариной, если она и не будет иметь потомства от него. Марина вольна строить католические церкви и монастыри, а равно держать при своем дворе латинское духовенство, ибо Димитрий, как уже тайно перешедший в католичество, будет всеми силами стараться привести свой народ к соединению с Римской церковью; 3) если дела пойдут неудачно и Димитрий не достигнет престола в течение года, то Марина может взять свое слово назад или ждать еще год.
22 июня Лжедимитрий дал другую запись, по которой уступал будущему тестю княжества Смоленское и Северское в потомственное владение, но ввиду того что половину Смоленского княжества и шесть городов Северского он обязался уже отдать королю, то вместо этого Мнишек должен был получить из близлежащих областей такое количество городов и земель, доходы с которых равнялись бы доходам с областей, уступленных самозванцем королю.
Сигизмунд, не будучи в состоянии открыто выступить на помощь Лжедимитрию, но желая заручиться содействием наиболее влиятельных панов, разослал им письма, в которых предлагал высказаться, как они смотрят на царевича и на те выгоды, которое получит Речь Посполитая, оказывая ему содействие.
Ответы эти были большею частью неблагоприятны, причем самыми решительными противниками самозванца выступили четверо знаменитейших вельмож: князья Збаражский и Василий (Константин) Острожский, гетман Жолкевский и старый Ян Замойский; последний открыто заявлял, что поддержку мнимого царевича он считает бесчестным и опасным делом, и настаивал, чтобы, во всяком случае, решение этого вопроса отложить до сейма, который должен был собраться в январе 1605 года.
Еще более решительно, чем Ян Замойский, высказался против самозванца на сейме великий канцлер литовский Лев Сапега; он говорил, что не верит в подлинность Димитрия, и настаивал, что поддержка его нарушает договор с Москвой, скрепленный клятвами. Имеются, однако, данные, что Лев Сапега не был искренен в своей речи и тайно поддерживал названного царевича, находясь под сильным влиянием иезуитов.
Скоро в Западной Европе появилось печатное произведение на итальянском языке, тотчас же переведенное на немецкий, латинский, французский и испанский языки, в коем приводился тот же рассказ, который повторял и Отрепьев, о жизни царевича Димитрия и чудесном его спасении близким ему благодетелем от руки убийц Бориса. Произведение это принадлежало перу некоего Бареццо Барецци, за каковым именем скрывался наш старый знакомый – иезуит Антоний Поссевин, проживавший в то время в Венеции. «Четвертую бо часть всея вселенныя, всю Европию, в два лета посланьми своими (Расстрига) прельсти; и Папа же Римский всему Западу о нем восписа…» – говорит Авраамий Палицын.
Вести о появлении Лжедимитрия, конечно, ужаснули Бориса. Первым его делом было скрыть их от народа, для чего, под предлогом предупредить занесение заразы из Литовского государства, по всем дорогам, шедшим из него, были устроены крепкие пограничные заставы, с целью перехватывать все идущие из Литвы вести о самозванце.
Мера эта, разумеется, оказалась недействительной. Слухи о появлении царевича Димитрия проникали со всех сторон в народ, несмотря на то, что уличенных в их распространении подвергали страшным пыткам и обрекали на жестокую смерть вместе со всеми родными.
15 июля 1604 года к Годунову прибыл посол императора Рудольфа, который по дружбе сообщал ему о появлении самозванца и советовал принять меры против него, так как названный царевич нашел уже сильную поддержку в Польше. Борис, рассказывает Исаак Масса, отвечал послу, что он «может одним пальцем» уничтожить самозванца, но на самом деле все более и более приходил в ужас. Когда он тайком посетил московскую юродивую Елену, жившую в какой-то землянке, то она взяла обрубок дерева, позвала попов и велела им служить панихиду и кадить этому обрубку, что произвело на суеверного царя удручающее впечатление.
В это же время как раз начали ходить в народе рассказы о разных знамениях и чудесах, а летом на небе появилась огромная хвостатая звезда – комета, и астролог Бориса сказал ему, что кометы эти служат для остережения государей: пусть он теперь внимательно смотрит за тем, кому верит, и бережет границы от чужеземцев. На беду Борис никому не мог верить и чувствовал себя совершенно одиноким; малодушие, жестокость, подозрительность и другие свойства его лишенной благородства души приносили теперь свои страшные плоды.
После разгрома семьи Романовых он успел оттолкнуть от себя и все другие влиятельные боярские семьи в государстве.
«Шуйские, Вельские, Голицыны, Мстиславские и многие другие, поведение которых во всех отношениях было безукоризненно и не давало повода к преследованию, также некоторые знатные люди – родственники Годуновых – очень скромно жили в своих имениях и не несли никакой службы…» – говорит Масса. Первое место в царской думе принадлежало князю Феодору Ивановичу Мстиславскому, скромному и незначительному человеку; за ним следовал умный и деятельный князь Василий Иванович Шуйский, покрививший своею душой, как мы видели, в Углицком деле, чтобы показать свою преданность Борису. Но Борис не доверял им обоим и мучил их своею подозрительностью, почему каждый из них должен был постоянно ожидать опалы; при этом, как Мстиславскому, так и Шуйскому, Годунов запретил жениться, чтобы не возбуждать в них, в случае появления детей, честолюбивых замыслов в пользу последних. За Мстиславским и Шуйским следовал по значению князь Василий Васильевич Голицын, ведший свой род от Гедимина; это был человек очень умный и способный, но неразборчивый в средствах; он также всеми силами своей души ненавидел Годунова.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
