— О боже! — на лице Маршели был написан ужас.
— Мы просто не могли оставить ее там. Однажды вечером мы приехали с сумкой, упаковали тещины вещи и перевезли ее к нам. Я нанял сиделку, и старушка прожила у нас полгода, — Фин сделал еще глоток, погружаясь в воспоминания. — Я научился с ней общаться. Понял, что не надо спорить и ссориться. Осознал, что злится она из-за того, что недовольна собой, а забывчивость делает ее упрямой, — он покачал головой. — Кратковременная память у нее не работала, зато она очень ясно помнила события детства. Мы с ней могли часами говорить о прошлом. Мать Моны мне нравилась.
Маршели некоторое время молчала, потом все же спросила:
— Почему вы с Моной расстались? — и сразу же поправилась, чтобы вопрос не выглядел безжалостно прямым. — Из-за той катастрофы?
Фин снова покачал головой.
— Да, это точка невозврата, но… Вся наша совместная жизнь была удобной ложью. Если бы не Робби, каждый давно мог бы пойти своим путем. Мы были друзьями, и я не был несчастен с ней. Просто никогда ее не любил.
— Тогда почему вы поженились?
Он посмотрел Маршели в глаза и заставил себя признать правду — возможно, впервые:
— Наверное, потому, что ты вышла за Артэра.
Она пристально смотрела на него в ответ. В несколько футов, которые их разделяли, словно втиснулись все их потерянные годы. Женщина снова повернулась к кастрюле, чтобы выиграть несколько секунд.
— Ты не можешь винить меня за это! Ты фактически прогнал меня.
Дверь дома открылась, и вошел Фионлах. Ветер и дождь попытались залететь следом, но он быстро захлопнул дверь. С куртки юноши капало, сапоги был залеплены грязью, щеки покраснели от ударов ветра. Он явно удивился, увидев Фина у стола.
— Раздевайся и садись, — поторопила Маршели. — Ужин почти готов.
Фионлах сбросил сапоги, повесил куртку и взял из холодильника бутылку пива.
— Так что там с дедушкой?
Его мать убрала с лица волосы и подала на стол три тарелки чили кон карне[15]с рисом.
— Твоя бабушка больше не хочет видеть его в своем доме. Сейчас он в доме престарелых «Дун Эйсдин». Мне надо подумать, что с ним делать дальше.
— А почему ты не привезла его сюда?
Маршели бросила быстрый взгляд на Фина, отвернулась. «Она винит себя», — понял мужчина и ответил за нее:
— Он нуждается в профессиональном уходе, Фионлах. И физически, и морально.
Но юноша по-прежнему смотрел на Маршели:
— Ты долго ухаживала за матерью Артэра. А она даже не была твоей родственницей!
И двадцать лет недовольства выплеснулись на него:
— А, может, ты готов менять ему постель, когда он в нее наделает? И искать его, когда он потеряется? Уговаривать его поесть? И напоминать ему все, что он забудет?
Юноша ничего не ответил. Он едва заметно дернул плечами и продолжал есть.
— Тут есть одна сложность, Фионлах, — вмешался Фин. И удостоился в ответ короткого взгляда:
— Да?
— Несколько дней назад в торфяном болоте у Сиадера нашли тело. Это молодой мужчина, примерно твоего возраста. Тело пролежало в болоте с конца пятидесятых годов.
Вилка Фионлаха замерла на полпути между тарелкой и ртом.
— И что?
— Его убили.
Вилка вернулась в тарелку.
— А мы тут при чем?
— Погибший приходился родственником твоему деду. А значит, и тебе, и Маршели.
— Как можно было это выяснить? — нахмурился Фионлах.
— По ДНК.
Юноша удивленно посмотрел на мать. Потом на него снизошло понимание:
— Мы же сдавали пробы в прошлом году!
Женщина кивнула.
— Я так и знал! Их должны были уничтожить. Я подписывал бумагу о том, что не согласен на их хранение в базе данных.
— Все подписали такие бумаги. Как выяснилось, этого не сделал только твой дед. Возможно, он просто не понял.
— И его внесли в базу данных, как преступника?
— Если тебе нечего скрывать, чего бояться? — возразила Маршели.
— Мам, это вторжение в частную жизнь. Откуда мы знаем, кто получит доступ к этим данным? И что он с ними сделает?
— Это вполне весомый аргумент, — признал Фин. — Но сейчас проблема не в этом.
— А в чем?
— Кто был убитый и кем он приходится твоему деду.
Фионлах посмотрел на мать:
— Наверно, это какой-нибудь кузен.
Маршели покачала головой:
— Мы знаем, что у него нет родственников.
— Значит, есть кто-то, о ком ты не знаешь.
Она пожала плечами:
— Видимо, да.
— Ну ладно, этот парень — родственник дедушки. И что?
— С точки зрения полиции Тормод будет главным подозреваемым в убийстве, — объяснил Фин.
Над столом повисла напряженная тишина. Даже Маршели еще не слышала об этом.
— Это правда?
— Да, — кивнул Фин. — Когда с материка прибудет старший следователь и откроет дело, твой отец будет главным подозреваемым в списке из одного человека, — он глотнул еще пива. — Пора начать думать о том, кто же этот погибший.
Фионлах доел и отставил тарелку.
— Вот и займитесь этим. А мне надо думать о другом, — он взял с вешалки куртку и начал надевать ботинки, от которых по плитке пола разлетались куски подсохшей грязи.
— Ты куда? — Маршели беспокойно наморщила лоб.
— Мы с Донной встречаемся в клубе Кробоста.
— О! Отец решил отпустить ее на этот вечер? — голос женщины сочился сарказмом.
— Не начинай, мам.
— Если бы у нее была хоть капля инициативности, она сказала бы отцу, куда он может пойти. Я сто раз тебе говорила: вы можете жить здесь. И ты, и Донна, и малышка.
— Ты не знаешь, на что он способен! — Фионлах почти выплевывал слова.
— А я думаю, что знаю. Мы вместе росли, ты забыл?
Маршели снова исподтишка взглянула на Фина, отвела взгляд.
— Да, но тогда он еще не пришел к Богу! Мам, ты же знаешь, что происходит, когда к человеку приходит курам. С ним невозможно спорить. Зачем ему слушать тебя или меня, если с ним уже говорит Бог?
У Фина мороз пошел по коже. Ему показалось, что он слушает сам себя. С тех пор, как погибли его родители, жизнь Фина была постоянной борьбой между верой и гневом. Поверив в Бога, он мог только гневаться на Того, кто допустил ту давнюю аварию. Проще было не верить. И к верующим он относился без большой любви.
