— Может, лучше уж было остаться на ночь у друзей…
Ему не было дела до того, что сейчас будут выяснять между собой отец и сестра, просто он надеялся заснуть пораньше. Прикрывать сестру желания не было, она окончательно потеряла гордость и махнула на себя рукой, превратившись в шлюшку, «девочку А».[4]
— Что мне теперь, опять обуваться? Морока! — Михо утёрла рот тыльной стороной ладони и пристально посмотрела в зеркало на подростка. — Ты, Кадзуки, хоть и не бежишь, всегда прячешься.
Она проследовала из ванной и, затормозив перед дверью гостиной, застегнула одну пуговицу на своей блузке без рукавов, пригладила обеими руками волосы и вошла.
Когда сестра уселась на диван напротив отца, подросток заметил, что у них совершенно одинаковые черты лица. Каштановые волосы, тонкая переносица, двойная складка на веке, только глаза отца замутнены низостями и лицемерием, а во взоре сестры ещё не проявил себя подспудно текущий процесс разложения. Глаза сестры не бегают беспокойно, как у отца, её распахнутые глаза совершенно сухи, как будто ей всё безразлично, она уставилась в тёмный экран выключенного телевизора.
Хидэтомо тянул виски, планируя в уме презрительные насмешки, которые следует употребить в разговоре с ней, чтобы до последнего момента, когда она будет уничтожена, продолжать наносить раны и чтобы заставить её почувствовать такой стыд, от которого захочется умереть. Когда стакан опустел, Хидэтомо пальцем сделал подростку знак. Подросток налил виски, но лишь чуть-чуть разбавил минеральной, после чего поставил стакан перед Хидэтомо.
— Была в лав-отеле в Ямасита? Взяли комнату на два часа, потом ещё на час продлили… — Говоря это, Хидэтомо заглядывал дочери в глаза и подносил ко рту виски.
— С чего это?
Подросток наблюдал, как с каждой минутой внешность сестры становится всё безобразнее. Теперь он гораздо яснее, чем тогда в коридоре, рассмотрел, какие мокрые у неё волосы. Кожа на лбу и на кончике носа облуплена, а поскольку вчера и позавчера она домой не приходила, то, скорее всего, она валялась где-нибудь на пляже и там же ночевала. Когда он посмотрел на её ноги, торчащие из-под юбки на двадцать сантиметров выше колена, в мозгу всплыла картина лежащей с разбросанными ногами сестры и какого-нибудь мужика сверху. В это мгновение ему показалось, что двери всех баров в «золотом квартале» распахнулись и все тамошние женщины дружно захохотали.
— Отель этот сразу у спуска с горы, где парк с видом на порт. — Хидэтомо гонял во рту виски, пока спиртным не пропитался каждый уголок, потом с бульканьем проглотил. Его загоревшее на гольфовом поле лицо стало ещё краснее, на шее выступили вены.
— Отель? — Взгляд поплыл в сторону брата, одна щека у Михо конвульсивно задёргалась, словно она вот-вот рассмеётся.
— Отель, в котором все номера провоняли семенем и сучками.
— Не бывала в таких местах.
— Врёшь! — Хидэтомо с усмешкой потряс в стакане лёд.
Подросток подлил ещё виски и посмотрел на отцовское лицо. Хотя пора бы ему было свалиться пьяному, возбуждённый гневом адреналин, видимо, подавил действие алкоголя. Подросток подумал, что уж лучше бы он покончил с этим, надавав ей пинков, и сцепил челюсти, чтобы сдержать зевок. Если он болтает для того, чтобы приукрасить мордобой, то этот мужчина просто глуп. Если бы он, ни слова не говоря, избил её и пошёл опять к себе вниз, его хоть капельку можно было бы уважать. А много ли стоят слова?
Михо, похоже, набралась решимости: уголки глаз приподнялись, она положила ногу на ногу и изготовилась к бою. Она сомневалась в том, что отец, потирая руки, расставил сети даже в отеле любви. Три года назад компания мужчин подцепила её возле универмага «Вивр» у иокогамского вокзала, и, когда они веселились в кабинке караоке, туда за ней явилась Сугимото. На такси она отвезла её в офис «Вегаса», и, ясное дело, тогда пришлось вот так же сидеть перед отцом. Отец тогда сказал ей, что все заведения караоке в Иокогаме у него под контролем и ему докладывают, когда и с кем она там бывает. Но по каким приметам служащие в подобных местах могут её отличить? После первом четверти во втором классе средней школы она совершенно перестала бывать на занятиях, поэтому форму школы Хосэй не носила. Маловероятно, что он распространил её фото, как рассылают изображения разыскиваемых преступников. К тому же повсюду не хватает людей, и сотрудники обычно совмещают работу на кассе с обязанностями официантов и уборщиков, где уж найти время, чтобы сверять лица всех посетителей. Может быть, камеры слежения, у которых установлена прямая связь с «Вегасом»? Ну, тогда ясно! Тому, что говорил отец, она не верила, но Михо действительно ещё три года назад начала шляться по кабинкам караоке и игровым центрам, совершая наезды и в Кавасаки, и в Офуну. Если он и правда дознался, что она была сегодня в этом отеле, значит, послал кого-то за ней следить. Сотрудники «Вегаса» всё сделают, если он прикажет, и знакомые из якудза у него есть, а уж оплата услуг сыщика точно не введёт отца в расходы. Михо почувствовала, как боль, трансформируясь в ненависть, ползёт от икры к ляжке и отдаёт прямо в затылок.
— В школе каждый день прогулы, а ты — к морю с парнями или в отель, задницей работать. Так? — Стакан Хидэтомо был пуст. — Мужчина сорока с лишним лет в белой рубашке поло, рост сто шестьдесят пять — сто шестьдесят шесть сантиметров, тёмные очки квадратной формы, из вещей только сумка «Вюитон» среднего размера… Прежде чем пойти в отель, вы с ним вдвоём зашли в аптеку, так? Помнишь, что покупали? Презервативов на две тысячи иен! К несчастью, владелица аптеки оказалась знакомой Сугимото, она ей позвонила, что видела тебя.
Вытащив из кармана брюк купюры, Хидэтомо послюнил указательный палец и стал отсчитывать десятитысячные бумажки:
— Ссуда. Четыреста тысяч.
Деньги шлёпнулись под ноги подростку. Остальными бумажками он принялся хлестать Михо по лицу:
— Почему дочь Юминаги спит с кем попало? Тебя спрашивают! Если денег надо, так их и так сколько угодно… Только попробуй хоть раз ещё дать кому-нибудь, я тебя проучу!
— Но кому от этого плохо, я никому не мешаю…
— Кажется, я это где-то слышал! Да не на того напали, мне плевать, что говорит эта знаменитость, как там его, журналист этот… Надо мной же смеются, что дочь потаскуха! Мне от этого плохо! Это только проститутки говорят, что они никому не мешают, ты что — проститутка?
Михо поморщилась, словно на неё попали брызги нечистот, но гордость её не была задета. «Папа, который в своей квартире содержит уже пятую по счёту женщину, гораздо грязнее меня, — думала она. — Если омерзительный тип сказал про тебя мерзкие слова, это ещё не беда, пусть говорит, о’кей! С папой-то кто пойдёт, кроме девок из бань и салонов красоты, которые со всяким готовы лечь, были бы деньги? Его женщины из тех, что к любому богатенькому согласны идти на содержание. А я до себя таких, как папаша, ни за что не допущу, сколько мне ни уплати. И подруги мои с такими не пойдут, в том-то и дело, для нас это не профессия… Мы сами выбираем, поэтому мы не проститутки! Я делаю то, что хочу, сама за это и отвечаю. А деньги, которые дают, я трачу не на жизнь, а на развлечения — в чём же проституция? Это совсем не то!»
