Никита усмехнулся.
Девушка была ниже его на голову, да еще присела на полусогнутых ногах. Делов-то – размахнуться да дать по шлему сверху, как топором по чушке, – вот и вся битва. Жалко только. Воевода говорил, что немая девка уж тринадцатый год. Интересно, а до этого говорила?
Любава резко присела еше ниже. Никита даже не успел понять, каким это неведомым образом он оказался на земле. Левая нога подпрыгнула кверху, правая зацепилась за что-то…
«Что-то» было мечом, всунутым между ног Никиты и резко повернутым со скользящим шагом вперед и влево. Парень, не ожидавший подвоха, рухнул на спину под хохот дружинников. Хорошо, что хоть меч в руке удержал, а то бы вообще до конца жизни от позору не отмыться.
Никита вскочил на ноги, вертанул мечом фигуру «два колеса», которую кузнец Иван показал, и бросился на девушку уже всерьез, намереваясь проучить проказницу – ну, не по шлему со всей дури молодецкой, конечно, но уж плашмя клинком по мягкому месту – это непременно. Как только меч из ее руки выбьет.
Однако меч Любавы выбиваться не пожелал. Никита рубанул сплеча по клинку соперницы, – но тот предательски вильнул в сторону, уходя влево от тяжелого удара вместе со своей хозяйкой. Увлекаемый инерцией, Никита сделал шаг вперед – и как сом на острогу насадился низом груди на яблоко меча, всаженное коротко и умело на манер разбойничьего ножа.
Дыхание перехватило, в глазах слегка потемнело. Несмотря на это, Никита все же махнул мечом на удачу…
Похоже, впустую. Клинок рассек воздух, а синеокая девка возникла откуда-то справа вместе со своим мечом. Который уже опускался Никите прямехонько на шею. Никита чудом успел подставить свой клинок – да куда там! Своим же мечом, принявшим удар, по шее и получил.
Рукоятка вывернулась из ладони. Никита ткнулся носом в землю. Выдохнул, сплюнул вязкую слюну, тряхнул головой, отгоняя радужные круги перед глазами, и перевернулся на спину.
Любава стояла над ним, нарочито медленно занося меч для завершающего удара. Где-то сбоку раздавались одобрительные голоса дружинников.
Ах так! Ладно!..
Никита рванулся вперед, подхватил девку под коленки, навалившись всем телом, толкнул.
Любава упала навзничь. Меч отлетел далеко в сторону. Никита рванулся снова, подмял под себя девушку, перехватил горло рукой. Ну что, дружинница, как она, хватка лесного охотника, привычного к тугому луку? Чувствуется под кольчужным воротником? Это тебе не железной палкой махать…
– Проси пощады!
И осёкся, наткнувшись на взгляд бездонных глаз. Мольбы в том взгляде не было, как и злости. А вот тоска была – не на поверхности, глубже, намного глубже. Скрытая, запрятанная так, что и сама бы не вдруг себе в ней призналась. А Никита разглядел. Как-то сразу, с одного взгляда.
И она про то поняла.
Колыхнулся синий омут – и Никиту как ушатом ледяной воды окатили. «Пощады проси! Вот дурень! Глядишь, попросила бы, кабы могла…»
Рука невольно разжалась.
А зря.
Тяжелая окольчуженная рукавица дружинницы врезалась Никите в подбородок. Парня приподняло и отбросило назад. Рука Любавы метнулась к мечу…
– Хватит!
Крик воеводы остановил притуплённое острие меча в ладони от незащищенной груди Никиты.
Хватит так хватит.
Девушка отошла на шаг от поверженного противника, однако меч не опустила. Взгляд синих глаз снова был холодным и внимательным. Да и не показалось ли Никите? Когда огреют тебя железной полосой по затылку, еще и не то привидится.
Никита тяжело поднялся с земли, пряча глаза, скинул шлем с подшлемником, отдал девице и надел шапку обратно. Справный воин, нечего сказать – от девки схватил по самое не хочу. Еще немного – и бабы коромыслами по городу гонять начнут.
Краска стыда заливала уши. Больше всего Никите сейчас хотелось провалиться под землю. Или убежать. Но бежать нельзя – не по-мужски. Тогда вообще засмеют, хоть совсем из лесу не выходи. «А это кто? А это Никитка-охотник, тот, что бегать горазд. Его как-то баба в детинце палкой охаживала, так он от нее шибко ловко убег, не догнала». А еще противно саднил подбородок, по которому прошлась обшитая железом рукавица. Хорошо, что зубы целы…
Воевода подошел к поединщикам.
– Неплохо, Любавушка, – произнес с расстановкой. – Только помни – когда ворог повержен, это еше не значит, что он убит.
Любава кивнула, кинула вопросительный взгляд.
– Иди, – сказал воевода. – С копьем теперь поработай.
Девушка кивнула вторично и направилась обратно к стойке с оружием.
Воевода повернулся к Никите.
– Ну, понял, что такое воинская наука?
Никита потер подбородок, не зная, куда девать глаза.
– Понял.
На пальцах было мокрое. Никита лизнул машинально. Солоно… Кровь… А на душе горько – хоть волком вой. И не в том вовсе дело, что девка-дружинница по шее накостыляла и морду разбила. Это так, довесок к главному. Главное – оно там, за забором воеводина дома…
– Понимаю я, парень, что у тебя на душе, – угрюмо сказал воевода. – Все понимаю. А ничего поделать не могу. Твой брат – большой человек в городе, а ты кто? Не могу я породниться…
– С голодранцем? – чуть не выкрикнул Никита.
Воевода нахмурился.
– Ты вот что, парень. Ты мне здесь не ори и гонор свой не показывай. У меня того гонора в разы больше будет. И не только его. Я те не Любава. Дам раз по темечку – не обрадуешься.
– Да уж, это вы все здесь можете, – произнес Никита через силу. А что еще скажешь? Все уже сказано. И все ясно.
Он повернулся и сделал шаг к воротам.
– В дружину не возьму, – задумчиво сказал воевода, глядя парню в спину. – А в поход – может быть. В пути не только оружные воины, но и стрелки могут понадобиться. Да и неча тебе здесь в Козельске торчать, душу себе изводить. Подале – оно всяко лучше будет…
Никита остановился, не веря своим ушам. Оборотился медленно, боясь спугнуть, растерять услышанное.
– Ты правду говоришь, дядька Федор?
Воевода невесело усмехнулся.
– Ты слышал, парень.
И добавил:
– Да и мне что-то здесь тошнехонько в последнее время. Так что…
Договорить воеводе не дали.
– Федор Савельич, на тракте конные люди, – раздался над головой обеспокоенный голос дозорного со смотровой площадки. – Много. Отсель не видать кто.
Воевода мигом забыл и про свои, и про чужие беды.
– Смотри лучше, кто там! Ордынцы?!!
От громового голоса воеводы дозорного словно ветром отнесло к другому краю площадки. Через мгновение он вновь свесился через деревянные перила.
