— Важнее вечного сна ничего нет, — изрек я с умным видом. Иногда мне это удается сделать. Я решил воспользоваться удобным случаем, когда мы впервые остались наедине, и расспросить его кое о чем. Больше всего меня интересовала Маша. С ее появлением в моей душе что-то опять перевернулось, как бы я не уверял сам себя в обратном. Но Алексей не дал мне и рта раскрыть.
— Я тут продолжал разговор с Яковом, — сказал он. — Мысленно. И вот что мне пришло на ум. Касающееся имен. Ведь Варавву, разбойника и убийцу, который вместе с Христом ожидал суда Понтия Пилата, тоже звали Иисусом. Это не может быть случайным совпадением. Здесь видны дьявольские козни, направленные на то, чтобы стереть с лица земли великое имя Спасителя, чтобы не могло человечество разобраться: кто же действительно Иисус, называемый Христом? Не он ли разбойник? Представляете, двух Иисусов представил Пилат толпе, и она неистово вопит: Дай нам того Иисуса, а этого — распни! Смерть, смерть ему! И продолжает вопить до сих пор, выбирая Варавву. А в этой толпе — старик с длинной бородой и в черной шляпе. Возбуждает помраченные умы.
— Крестник Якова? Подозрителен он мне как-то. Приехал тут челюсти крушить. И вино его дрянь, суррогат какой-то.
— Вы считаете, что его появление здесь, в Москве, именно в эти дни, тоже не случайно?
— Какие — эти дни? — настороженно спросил я.
— Сейчас объясню, — Алексей закрыл блокнот и спрятал его в карман. — Я уже давно занимаюсь историей Даниила Московского. Читаю святоотеческую литературу, изучаю архивы. Встречаюсь с людьми сведущими, старцами, которые понимают о прошлом и будущем больше, чем все историографы и футурологи вместе взятые. Тут одного ума мало, надо думать сердцем и видеть душой. В Румянцевской библиотеке, кстати, я и познакомился с Машей.
— Чего это ее туда занесло? Не иначе, как за подшивкой журналов мод. Теперь все любят ретро.
— Это вопрос десятый. Но встречу с ней также считаю далеко не случайной.
— Ну разумеется.
— Нет, не то что вы думаете. Она мне потом очень помогла в моих поисках.
— А что вы ищете?
— Понимаете, однажды я читал ксерокс рукописи Мотовилова. Это был богатый помещик, исцеленный Серафимом Саровским от неизлечимой болезни ног. Всю последующую жизнь, продав имение и раздав деньги нищим, он провел близ святого старца, называя себя служкой Серфимовым. И записывал беседы с ним. Почерк у него, надо признаться, был просто ужасный — одни волнистые линии, наподобие стенографической записи. Но расшифровать, при желании и с Божией помощью, можно. Преподобный Серафим обладал даром прикроенного, почти мистического пророчества. Он обетовал новое и прозревал изначальное. Вообще-то, мистика не являлась характерной для русской святости. Но как особая умная молитва, как предельная духовная созерцательность, способная приоткрыть Божественные тайны, она есть. Присутствует в нашей жизни. У истоков ее стоял преподобный Сергий Радонежский. Расскажу лишь такой эпизод. Как-то раз в Москву пешком направлялся из страны зырян Стефан Пермский. Остановился в девяти верстах от Сергиевой пустыни, повернулся в ее сторону и начал с поклонами молиться. Сергий Радонежский прервал беседу со своими учениками в келье, встал и тоже поклонился до земли. Он услышал слова Стефана Пермского: Мир тебе, духовный брат! И ответил: Радуйся и ты, Христов пастырь! Так что таинственность духовной жизни велика и малообъяснима, она связана с Божественными энергиями. А Оптина пустынь и Саров — два центра русского старчества, особой мистической практики.
— Неудивительно, что туда потянуло Путина, — сказал я. — Видно, бедолага, совсем запутался. Так на что вы натолкнулись в рукописи Мотовилова?
Мне было интересно слушать Алексея, но я с трудом подавил зевок. Глаза у меня почему-то продолжали слипаться, хотя я уже выпил чашку крепкого чая.
— Серафим Саровский спросил у Мотовилова: как тот думает, где теперь находятся мощи святого Александра Невского? Мотовилов ответил: ну как где, в Александровской лавре, их туда Петр I велел перевести из Владимира. На что святой старец открыл ему одну из тайн. Во Владимире святые мощи почивали открытыми, а в Петербурге их должны были положить под спуд. И они не пожелали того, поэтому в Александровской лавре их и нет.
— А где же тогда? — спросил я озадаченно.
— Тот же вопрос задал и Мотовилов, но преподобный не ответил. Не все должно знать. А может быть, служка Серафимов убоялся по какой-то причине записать ответ. Или я не смог расшифровать текст. Но мне тогда еще пришла в голову одна мысль. Александр Невский был отцом Даниила Московского. А что, если мощи и этого благоверного князя покоятся где-то в ином месте, не в Свято-Даниловом монастыре? Да, они были обретены в Средние века, и это неоспоримо. Причем как обретены? Сначала конь под одним из юношей из свиты его сына Ивана Калиты споткнулся о могильный камень. И явлено было видение Хозяина Москвы, укоряющее за его забвение. Потом боярин Иван Шуйский, уже при Иоанне Грозном, влез на надгробную плиту, чтобы сесть на лошадь, да его пронзила страшная боль в спине и он едва не умер. А вокруг этого могильного камня уже творились чудеса исцеления. Но прошло еще почти сто лет, прежде чем государь Алексей Михайлович Тишайший обрел мощи блаженного Даниила.
— Ну и? К чему вы клоните?
— А теперь перенесемся в век двадцатый. Когда большевики громили церкви, срывали кресты с куполов, убивали священников и выбрасывали из ковчегов святые мощи наших православных угодников Божиих. Не секрет, что останки многих святых прятали у себя благочестивые люди, обычные миряне. Только так можно было их спасти. Избавить от позора и поругания. Тогда, в семнадцатом году, случилось самое страшное, что может произойти с народом: Господь оставил Россию и попустил овладеть ею всем самым мрачным сатанинским силам. Второй раз это произошло уже на исходе двадцатого века, поскольку первая попытка удалась не до конца. Но именно тогда же, в семнадцатом, второго марта, как раз после отречения от престола Николая II, в селе Коломенском была явлена икона Державная Божией Матери — в порфире, пропитанная мученической русской кровью, с царской короной и скипетром. Небесная Владычица не только не ушла от нас, но приняла на Себя преемство Российской державы во времена безвластия и беззакония. На Никольской башне Московского Кремля бесноватые комиссары в пыльных шлемах и кожаных тужурках пытались стереть, прикрыть образ святителя Николая тканью, но она сама собой рвалась и истлевала за сутки. А краска и белила осыпались, и лик Угодника вновь проступал. Иконы в храмах и купола на них обновлялись и сверкали золотом. В Оптиной со святых крестов также шла кровь, но богохулители, пришедшие туда, были поражены столбняком и умерли. Боролись между собой два воинства: земное, вырвавшееся из самого ада, и Небесное. И конечно же прежде всего надо было сохранить святыни, мощи русских подвижников и трудников, угодников и преподобных, святителей и блаженных, наших духовных ратников, до иных, лучших времен, когда над Россией вновь засияет Фаворский свет.
— Когда? — глупо спросил я.
— Скоро, — уверенно ответил Алексей. — Свято-Данилов монастырь был закрыт и разорен в Москве одним из последних. Настоятель и пятьдесят монахов расстреляны. Кладбище ликвидировано. А мощи святого Даниила Московского… Я шел по следу и пришел к выводу, что их там в то время уже не было. Их спрятали и прячут до сих пор. Слишком большое и ценное значение они имеют не только для Москвы, но и для всей России. Это как Державный символ, который не должен пропасть или исчезнуть. Зримый символ, разумеется, поскольку Небесный Даниил всегда со Святой Русью, но людям нужно видеть и осязать, иначе они совсем помрачатся. Сейчас вновь именно такое время — полного помрачения и бесноватости, абсолютного воровства, предательства, беспамятства и разбоя.
