С логикой их хваленой еще хуже. По большому счету, Володя сталкивался с нею лишь раз, когда нарвался на отказ от любимой женщины. Если, как она не уставала уверять, любила его, то почему не вышла замуж? Только из-за отсутствия московской прописки? Из-за коммуналки? Но разве не женщины придумали поговорку: "С милым и в шалаше рай"? Не могли это придумать мужчины, ведь в противном случае она звучала бы несколько иначе: "С милой и голод не страшен: проголодаешься — сам приготовишь". Приблизительно так, а точнее пусть высказываются те, у кого по женской части опыт богатый.
Для Владимира же семейное счастье заключалось именно в этих нехитрых словах. Потому что когда любил, главным его желанием (если отбросить физиологию, конечно) было накормить любимую. К сожалению, в те далекие времена максимум, что он мог ей предложить, это яичница и бутерброд с любительской колбасой. Но как ему хотелось угостить ее чем-нибудь вкусненьким, чтобы та от восторга прикрыла глазки и промурчала что-то невразумительное.
Он никогда не воспринимал женщину, как персональную обслугу. Видел, как горбатилась мать, сам всегда старался ей помочь: ни отца, ни Витьки вечно не было дома. И уже тогда понимал: женщина не должна тащить все на себе хотя бы в силу своей слабости. У нас же принято воспевать женщину, ее слабость, и при этом наваливать на нее все проблемы и хлопоты: от магазинов до ремонта квартиры. А оторвать пятую точку от дивана и вынести мусор… Нет, мы ей лучше стихи почитаем! Потом, когда она нас накормит, помоет и спать уложит. Если не забудем.
Вот и выходило, что женщины в сознании Владимира были представлены лишь его матерью и некогда любимой сокурсницей. Мать умерла, не попрощавшись с сыном. Любимая… вышла замуж за маститого режиссера в надежде, что он поможет ей стать знаменитой артисткой. Однако тот скоро нашел ей замену, оставив бывшую жену с двумя детьми несолоно хлебавши: не слишком-то нужны российскому кино растолстевшие после родов тетки.
С этой позиции предложение брата о невинном розыгрыше было для Владимира находкой. Писатели ведь частенько отправляются в творческие командировки, чтобы познать что-то новое, необходимое им для работы над очередной рукописью. Вот и Володе следовало это приключение рассматривать как творческую командировку, и не более того.
Однако внутри что-то противно ныло, не соглашаясь с такой трактовкой: эти командировки предполагают ознакомление "изнутри" с какой-то профессией. Но никогда еще писатели не пытались познать женскую сущность, нагло изображая чужого мужа.
Это выглядело премерзко, пахло отвратительно, но… Отказаться он не мог. Не то чтобы Виктор был слишком настойчив, хотя и это тоже — тот всегда умел уговаривать. Однако Володя давно уже вышел из того возраста, когда все за него решали другие. Как бы ни было гадко на душе, а вынужден был признать — для него это, пожалуй, единственная возможность узнать о жизни что-то новое. Вернее, о жизни, может, он и мог бы узнать из других источников, а вот о женщинах… Разве что жениться самому, и стать, по словам Сократа, счастливым или философом. Однако от этого неосмотрительного шага его отговаривал Виктор. Судя по всему, из загса выходит куда больше философов, чем счастливцев.
Но тогда вокруг должно быть море философов! Почему же они так редко встречаются? Наверное потому, что нельзя стать хорошим философом, будучи плохим мужем. Или все-таки прав Витька, и нет плохих мужей, есть лишь плохие жены? Но это опять же можно узнать, лишь женившись и прочувствовав все на собственной шкуре.
Или не только? Ему-то как раз представился шанс узнать это, не женившись. Вроде как взяв жену напрокат. И так ли уж важно, насколько морально все это будет выглядеть со стороны, если от такого хода конем лично он, Владимир, получает двойную выгоду? Заодно и брату вроде как неоценимая помощь: чтоб физиономию его раньше времени не стали демонстрировать по телевидению. И самой невестке, Ирине, тоже не в напряг: она ведь даже не догадается об их маленькой шалости. Володя поживет у нее недельку-другую, наберется жизненного опыта, попытается хоть немножко разобраться в пресловутой женской логике, заодно познает на практике, нужна ли ему жена, или лучше одному, как привык?
Витька, гад, отвратительно выразился, и, видимо, именно это не давало Владимиру покоя. Как он сказал? Что-то типа "все равно выбрасывать, так почему бы не попользоваться?" Не дословно, но что-то в этом духе. Грязно, очень грязно. Если бы не эти его слова, Володя куда легче согласился бы на эксперимент. А так выходило одно сплошное непотребство. Больше всего его смущало слово "попользоваться". Было в нем что-то такое от продажной любви. Но в конце концов он рассудил: а кто сказал, что он должен с нею спать? Его ведь не физиологические ощущения интересовали, а совсем другая область переживаний. А близость… Неужели в родном доме он не найдет, где приткнуть уставшую головушку на ночь? И даже не обязательно отчитываться перед так называемой супругой: Витька сказал, они здорово поцапались, она даже посмела выгнать его из дома. И какой же дурак после этого к ней в постель полезет?
А через пару недель, когда эксперимент войдет в завершающую фазу, Владимир красиво с нею попрощается: извини, дескать, я пытался все наладить, но ничего не получилось. Так что в ближайшее время жди известий из казенного дома. Но, так и быть, дом можешь забирать себе — я ж человек с понятиями, и так далее в том же духе.
Неизвестную Ирину ему совершенно не было жаль: чего ее жалеть, коль она сама во всем виновата? А вот Аринка, неведомая племянница, как она-то без отца останется? Надо будет контролировать, чтоб Витька ее без алиментов не оставлял. Если будет мало, так еще и своих деньжат подбрасывать: в конце концов, других племянников у Владимира нет…
Такси подъехало к покосившемуся забору. На дрожащих ногах Володя выбрался из машины, прихватив с собою не слишком объемную сумку: вещички пришлось брать Витькины, дабы лже-супруга с ходу не раскрыла обман. Вернее, супруга была самая настоящая, без всяких левых приставок. Это он, Владимир, должен был на "отлично" выполнить роль лже-мужа. Кто знает, может, после этого приключения он напишет гениальную комедию в стиле шекспировской "Двенадцатой ночи"?
Они едва успели раздеться — Аришка, сунув ножки в высокие вязанные тапочки, подбитые искусственной кожей, тут же подбежала к столу и, макнув кисточку во вчерашнюю воду серо-буро-малинового цвета, начала раскрашивать давешнюю картинку. Ира отметила про себя, что надо бы поменять воду, и тут же забыла, переключившись на другие мысли: в первую очередь растопить печку, а то как бы дите не засопливело, потом быстренько начистить картошки на ужин. Денег на сосиски не хватило, опять придется давиться капустой…
Ее мысли прервал негромкий визг тормозов около самого дома. Хлопнула дверца машины. Сердечко забилось: Витя? Вернулся!
От радости чуть было не выскочила босая на крыльцо, да вовремя себя одернула: если и вернулся, то за остальными вещами — зима на носу, а он теплого с собой не взял, один только турецкий свитер с ромбами…
Не удержавшись, выглянула в окно. Вместо "Волги", на которой он возил шефа, стояло желтое такси-иномарка. В душе росло недовольство: бросил их, ребенок ненавистной капустой давится, а он на такси разъезжает, барин!
